Представляем собеседника: Евгений Александрович Твертинов родился в 1954 году в Крыму. С детства увлекался музыкой. Окончил Московское суворовское музыкальное училище и Московскую государственную консерваторию имени П. И. Чайковского. С 1977 года возглавлял оркестр Пермского военно-авиационного училища — ныне Пермский губернский…
— С чего началось ваше увлечение музыкой?
— Первый мой инструмент — баян. У меня был интересный наставник — дядя Жора Титаренко. Мне тогда было лет пять, мы жили с родителями в Республике Коми. Судьба подарила счастье общаться с уникальным человеком, который был буквально заражен музыкой. Все члены его семьи играли на музыкальных инструментах, и все трое его детей окончили впоследствии консерваторию.
Когда мне исполнилось девять, у меня появился духовой инструмент — труба. Мне предложили попытать судьбу и поступить в Московское суворовское музыкальное училище, а туда принимали только тех ребят, которые играли на духовых инструментах. После окончания суворовского училища естественным ходом движения вперед был военно-дирижерский факультет Московской консерватории — на горизонте возникла профессия военного дирижера.
— Кто были ваши учителя?
— Первого наставника я уже упомянул — дядю Жору Титаренко. Он был чрезвычайно одарен музыкально, но не был профессиональным музыкантом: работал машинистом на паровозе. Самоучка, он прекрасно играл на баяне. С семьей дядя Жора давал домашние концерты в масштабе города Ухты.
В музыкальной школе по классу баяна учителем был Евгений Станиславович Павловский — человек, заложивший первый интерес и любовь к баяну. В суворовском училище по классу трубы — очень яркий педагог Петр Иванович Кириллов, музыкант оркестра Большого театра. В консерватории фортепиано преподавал Анатолий Борисович Андрианкин. Он стал моим хорошим товарищем, мы подружились семьями. Педагог по дирижированию — профессор Московской консерватории, полковник Николай Константинович Сурин. Мое становление как дирижера связано именно с ним.
— Какую роль сыграло суворовское училище в вашей жизни? Поддерживаете ли контакты с однокашниками?
— Это самые яркие годы моей жизни. Мы ежегодно встречаемся в Москве или других городах. Кадетское братство ближе родственных отношений. Мы живем в одной тональности и дышим одним воздухом — тем, которым дышали в течение тех юных семи лет.
Там всё способствовало нашему развитию и расширению кругозора. Выходные мы проводили в Большом театре. В праздничные дни выступали в Колонном зале Дома Советов и во Дворце съездов. Нас окружали легендарные личности, с которыми мы участвовали в одних концертах: Жженов, Лановой, Моргунов, Вицин, Никулин. Мы соприкасались с великими актерами, которые своей аурой заражали нас. Двадцать минут беседы с Иннокентием Смоктуновским были для меня равнозначны курсу университета.
— Как получилось, что вы приехали в Пермь?
— Существовало обязательное распределение. На комиссии мне назвали город, название которого я сразу забыл, потому что в 1977 году Пермь не звучала ярко и громко. Ассоциативно я её принял за Пензу. Когда посмотрел документы, увидел название «Пермь». А где это, я не имел представления. Потом стал вспоминать: с чем ассоциируется этот город? Так ведь балерина Надежда Павлова оттуда! А если балет, то там есть оперный театр. Значит, есть цивилизация. Реакцией было внутреннее успокоение, что я еду туда, где есть культура. Это считалось достойным распределением — я начал работать в оркестре при авиационном училище.
— Каким было состояние оркестра, когда вы начали там служить?
— С началом лейтенантской жизни в оркестре у меня связаны горькие воспоминания, потому что уровень оркестра был не очень высок. Больше всего меня напрягало отсутствие должной воинской дисциплины. В течение примерно пяти лет в оркестре не было дирижера. Было 17 сверхсрочнослужащих и один солдатик. Сверхсрочники отвыкли работать под руководством дирижера. Мне было 23 года, а некоторым из музыкантов было за сорок. Они дыхнули перегаром на юного лейтенанта: «А, это шестой дирижер на нашем веку. Тех съели — и этого съедим!»
Надо было самому доказывать, что ты умеешь как дирижер наводить дисциплину и порядок. Выстроить отношения с музыкантами, чтобы они были правильными, профессиональными, на уровне закона, а не «дружбы через сто грамм». Я шутя говорю, что если юный лейтенант сумел дослужиться до капитана, ему надо давать орден и путевку в хороший оркестр.
Консерватория настолько оторвана от жизни, что, придя в войска, начинаешь всё сначала. При окончании консерватории в программе была шестая симфония Шостаковича, а музыканты оркестра фамилию этого композитора с трудом выговаривали. Поэтому с ними надо было начинать с азов — легких произведений. Были моменты, когда хотелось всё бросить к чертовой матери и уйти в лесники, чтобы с людьми вообще не общаться.
— Вам удалось поднять уровень оркестра с помощью тех же музыкантов или искали новых?
— Параллельно. Те, кто хотел состояться в музыке, шли со мной дальше. С теми, с кем было очень сложно, расставались. Приходили другие люди, и с ними было проще. Человек приходил в мою команду, и я «на берегу» объяснял ему правила игры. Процесс замены музыкантов долгий — по сути, идет все эти 40 лет. К сожалению, от некоторых музыкантов приходится отказываться, но в последние лет пятнадцать таких случаев очень мало.
— Расскажите о первых заграничных гастролях?
— Как всегда, это произошло случайно. А, может быть, это я считаю случайностью. Возможно, закономерность заключалась в том, что в 1980-е и начале 1990-х
мы вели активную концертную просветительскую деятельность. Много выступали в скверах, парках, дворцах. На одном из концертов случайно присутствовал гость из Франции. Его так поразила наша программа, что он загорелся желанием пригласить весь оркестр во Францию.
Для нас, военных, побывать за рубежом считалось невозможным, потому что были ограничения. У нас не было даже паспортов (я паспорт впервые получил в конце 80-х). Мое ходатайство было отправлено главкому ВВС в Москву.
…Мы в книгах читали об Эйфелевой башне, соборе Парижской Богоматери — и вдруг я стою в центре Парижа и смотрю на этот собор. Глазам не веря, мы дотрагивались до его стен.
Акцент во время выступлений был сделан на русской классике, а также романсах и русских народных песнях. В знак уважения к принимающей стороне в программу включили современную французскую музыку (Мирей Матьё, Шарль Азнавур). Были и русские военные марши, а они очень отличаются от французских. Мы везли в первую очередь русскую музыку. А она, особенно маршевая, настолько эмоциональна и технически сложна, что на совместном концерте французы не смогли сыграть наши оркестровые партии.
Европейцы, в принципе, к русской культуре и русским относятся очень уважительно. Но музыканты впервые почувствовали свою профессиональную значимость именно во время поездки за рубеж. Когда на совместных концертах с французским оркестром мы исполняли государственные гимны своих стран, я впервые увидел слезы в глазах коллег-музыкантов. Это было такое превращение музыканта в настоящего патриота. Мы ощущали гордость за принадлежность к великой державе.
— Что помогло оркестру сохраниться после закрытия ВАТУ в 1999 году?
— Сначала после закрытия училища оркестр был при пожарном управлении УВД, а в 2002 году всех пожарных перевели под знамена МЧС, и мы оказались при пожарном управлении МЧС.
В трудное время нас поддержал губернатор Геннадий Вячеславович Игумнов, потому что он видел нашу работу и уровень коллектива. В 1997 году проходили дни пермской культуры в Москве. В столицу выехала огромная делегация «культурного десанта». На Манежной площади возвели эстраду, на которой давали концерты все пермские коллективы. У оркестра была большая сольная программа. Нам повезло, потому что на ней присутствовали министр культуры Российской Федерации, глава города Москвы Юрий Лужков и наш губернатор. Они были так заворожены нашей программой, что просидели весь наш концерт. И я думаю, что воспоминание об этом событии повлияло на решение Геннадия Вячеславовича сохранить наш оркестр.
— Визитная карточка Пермского губернского оркестра — хореографические номера. Насколько их существование типично для духового оркестра?
— Нетипично. Мы включали в концерты номера с привлечением каких-либо хореографических коллективов, но поездки за рубеж потребовали иметь свой танцевальный коллектив, потому что делать программу-дефиле с участием музыкантов и танцоров — тяжелый труд. Приглашенных артистов невозможно быстро ввести в программу.
— Расскажите о программах оркестра на фестивалях духовых оркестров в Германии.
— Самые мои любимые программы — «Русская зима» и «Магия Чайковского». В основе первой была музыка русских композиторов. Мы представляем не только Россию, но и конкретно Пермь. Во время исполнения у нас даже падал снег. «Русская зима» строилась на музыке Свиридова. Каждая программа-дефиле построена с драматургией: артисты изображали русские тройки.
О «Магии Чайковского»: оркестр должен был показать военное направление музыки композитора, показать классический номер и немного юмора. Поэтому мы создали образ волшебника, спорящего с военным дирижером, который по-своему представляет, что такое классика. Мы включили танец маленьких лебедей в исполнении военных музыкантов, как это представляет себе сугубо военный дирижер. Это была одна из «бомб» — шутка, когда четыре музыканта исполняют номер, который танцуют на сцене Большого театра четыре балерины.
Зрители замечательно это восприняли…
Текст: Николай Разумов
Фото: Владимир Бикмаев
