Любовь и страсть в преддверии каторги – в Театре-Театре поставили «Катерину Измайлову»

В Пермском академическом Театре-Театре состоялась премьера спектакля «Катерина Измайлова» (16+), поставленного режиссёром Борисом Мильграмом по мотивам повести Лескова «Леди Макбет Мценского уезда».

Сценограф – двукратный лауреат Национальной театральной премии «Золотая маска» Семён Пастух, художник по костюмам – Ольга Шаишмелашвили. Художник по свету – Дамир Исмагилов.

В старину такие премьеры называли «протокольными», то есть, обязательными к просмотру. «Катерина Измайлова», первая премьера сезона на большой сцене, собрала, кажется, всю театральную и околотеатральную публику Перми. В зале был замечен, например, Довлет Анзароков, генеральный директор Пермского академического театра оперы и балета, и другие руководители театров и крупных учреждений культуры, чиновники, критика, пресса.

И это не столько симметричный выход в свет (помилуйте, какой у нас в двух тысячах километрах от столиц свет!), сколько потребность собраться вместе хотя бы физически, хотя бы на пару часов.

И, конечно, Шостакович, «Леди Макбет»... Сразу выстраивается бэк-граунд спектакля: художник в тоталитарном режиме, «Сумбур вместо музыки», запрет, вторая редакция, триумфальное шествие оперы по миру, нидерландская постановка Мартина Кушея, версия Римаса Туминаса 2016-го в Большом... Прямо зеркало для героя. Для времени.

Хотя «физически» музыки Шостаковича в спектакле Театра-Театра нет. Есть музыка Дмитрия Курляндского (помните оперу «Носферату» (18+) на Дягилевском фестивале 2014- го?), специально написанная композитором по заказу театра.

Но парадигма сценического названия настолько сильна, что от Шостаковича никуда не деться. Композитор начал работать над партитурой в 1930-м; есть версии 1932-го и 1934-го, есть вариант 1962-го года. Самуил Самосуд, дирижировавший ленинградским спектаклем в 1934-м, сразу назвал эту оперу гениальной, сравнивая ее с «Пиковой дамой» Чайковского. 26 декабря 1935 года состоялась премьера «Леди Макбет» в Большом. Сталин, присутствовавший на премьере, покинул её, не дождавшись финала, с той самой фразой: «Сумбур вместо музыки»

Но «сумбур» так и остался, как бы сегодня сказали, локальным советским мемом. За два года опера была успешно поставлена в Великобритании, Швейцарии, Дании, Швеции, Югославии, Чехословакии, Аргентине, наконец, в США, где шла в Кливленде, Филадельфии и Нью-Йорке, впоследствии став одной из самой исполняемых опер мирового репертуара.

По словам Бориса Мильграма, мысль поставить драматический спектакль у него появилась после просмотра постановки Мартина Кушея 2006 года в Амстердаме; оркестром Концертгебоу тогда дирижировал Марис Янсонс, в заглавной партии выступала Ева-Мария Вестбрёк, названная критикой лучшей Катериной современности.

Кушей «оголил оперу до основных людских порывов, сделав её натуралистической и жестокой». И если говорить о голом натурализме (даже не о гипертрофированной чувственности, а именно о первобытном сексуальном начале), то его в избытке и в спектакле Театра-Театра.

Глухие бесцветные стены постылого дома. Ни листочка, не цветочка, ни лучика. Здесь, точно в монастыре томится молодая купчиха Катерина Львовна. Женские золотые денёчки не вечны, а использовать их нет никакой практической возможности. Муж попался придурок, свёкор-«батюшка» хищных глаз не спускает.

Ску-у-учно, – на одной ноте без выражения тянет затворница, презрительно глядя сквозь первого и второго, и с этим «скучно» трудно не согласиться. Действие двух первых картин, где каждый герой кричит о своей сексуальной нереализованности, разворачивается настолько неспешно, что периодически превращается просто в дефиле персонажей.

Статная белокурая Катерина Львовна в исполнении Анны Сырчиковой больше напоминает царственную Марию-Антуанетту, чем провинциальную неграмотную купчиху. Как она вообще здесь оказалась, эта львица в пурпурном из какой-то другой страшной сказки...

А в том, что персонажи в спектакле сказочные, нет никаких сомнений. Вот Борис Тимофеевич (Альберт Макаров) – натуральный Кощей Бессмертный из одноимённой киносказки Александра Роу: лысый череп, козлиная борода, достающий до подбородка нос, гипертрофированный волшебный посох...

На какое-то, весьма продолжительное сценическое время он почти затмевает главную героиню, ковыляя по авансцене точно на школьном новогоднем утреннике, и это очень смешно. Но дальше всех от «реализма Лескова» муж Катерины, Зиновий Борисович (Иван Вильхов), волею режиссёра трансформировавшийся в убогого деревенского дурачка.

Как бы сказали сегодня, в олигофрена в степени дебильности. Дебильностью называется лёгкая степень умственной отсталости, так что наш Зиновий Борисович как-то одолел грамоту и даже пытается что-то делать в семейном бизнесе.

Кажется, только он относительно свободен от плотских страстей, обуревающих всех жильцов этого странного дома, начиная с Катерины и Кощея и заканчивая дворней. «Скучно» хозяйке, а насилуют всем кагалом дворовую девку Аксинью (Анна Анисимова), и это – один из самых жутких моментов спектакля.

Решённая, в основном, пластически, как и многие мизансцены, сцена насилия тоже разворачивается неспешно. И когда вы уже решили, что всё – слава богу – закончилось, откуда-то снизу является гигантская мягкая кукла-матрёшка в стиле ярмарочного балагана, и тут, бедный зритель, держись – впереди ещё расчленёнка.

Когда повесть «Леди Макбет Мценского уезда» вышла в свет, её сравнивали с «Грозой» Островского – тематически они во многом рифмуются. Там и там – трагедия молодой женщины, против воли выданной замуж в деспотичную патриархальную семью, там и там всё разрешилось трагедией.

Но если любовь героини Островского возвышенна и лирична, то дикая страсть Катерины Измайловой пылает страшной языческой красотой, и этой страсти требуются жертвы. Впрочем, свой луч света в тёмном царстве спектакля Театра-Театра есть, и он достаточно внятный.

Это музыка Дмитрия Курляндского, которая не пытается выстроить некую художественную вертикаль, но, тем не менее, создаёт ещё один план – светлый и даже целительный. Не случайно музыка звучит в условных антрактах, прослаивающих весь этот ужас бытия, от которого нет никакого спасения.

Оркестр Пермского академического Театра-Театра под управлением Кирилла Бузмакова, нового штатного дирижёра, находится не в яме, а в арьергарде, на специальном подиуме. Что, видимо, символизирует, потоки высоких и светлых энергий, удерживающих спасительное равновесие среди этого натуралистического «сумбура».

Постановка Бориса Мильграма распадается на три неравные части. Первая заканчивается расчленением куклы. Вторая – убийством племянника («Тётенька, мне страшно!..»), которому предшествует эффектный экстатический любовный дуэт Катерины и Сергея. Дуэт, который на секунду всё же даёт нам слабую надежду: а вдруг эта любовь всех спасёт, вдруг все останутся живы?

С появлением Сергея (Марат Мударисов) действие, наконец, наполняется жизнью. Как и все образы спектакля, он частично решён пластически, и с этими пластическими решениями хореографа Александра Андрияшкина, входящего в команду постановщиков, можно только поздравить.

Тут и сцена борьбы Сергея и Катерины, и противостояние, и моменты сближения... Беда в том, что все главные персонажи поданы одной-единственной краской без всякого намёка на развитие. Какой встречаем мы Катерину Львовну в начале, такой она и проходит через все перипетии вплоть до трагического финала. Каким предстал герой-любовник Сергей на хозяйском дворе, таким и ходит до каторги.

Две первые части спектакля решены сценографом в праздничных ярких тонах – красном и белом. Особенно эффектно это продемонстрировано в стильных массовых сценах. Третья, последняя часть спектакля – каторжный апокалипсический пароход, занимающий всё пространство, выполнен в сером и чёрном регистрах.

Он, конечно, ни разу не цитирует спектакль Римаса Туминаса, но невольно воспроизводит эхом его страшную мысль: дорога на каторгу – извечная история России. Так хочется, чтобы это всё-таки оказалось неправдой...

Наталья Земскова
Фото Никиты Чунтомова предоставлено Театром-Театром.