ПЕРМЬ – ЭТО ЗУРБАГАН
Больше года Александр Грин скитался по Пермской губернии, пытался найти свое место в жизни. Вела его мечта о чудесном – но она оставалась нереализованной, несбывшейся.
КАК СТАТЬ ПИСАТЕЛЕМ
Для того, чтобы почувствовать в себе литературный дар, Александру Грину пришлось сначала стать дровосеком. Он устроился на работу и жил в избе у лесоруба Ильи. В «Автобиографической повести» (12+) он описывает его жилище как «очаровательное глухое бревенчатое жилье, с низкой дверью и железной трубой». А хозяином был «огромный рыжий мужик, добродушный Геркулес с рыжей бородой, толстыми губами и глазками-щелками, слегка заикавшийся».
Он обучил юношу пользоваться двуручной пилой в одиночку и другим премудростям работы дровосека. После тяжелой работы «гигант Илья пек, как он это называл, – «пельмени», но на деле просто плоские пироги из пресного теста с сырым мясом» (посикунчики? - прим. авт.), запивалось все это водкой в огромных количествах, а дальше следовала просьба: «Александра, расскажи сказку!»
Просьба попала в цель: юноша и сам любил сказки, охотно делился ими с соседом, наблюдая, как тот «ревет, как бык, над «Снежной королевой» Андерсена (6+), дико, до слез, хохочет над приключениями Иванушки-дурачка и задумывается, распустив толстые губы, над «Аленьким цветочком».
Саше пришло на ум и самому придумывать истории. Нет сомнения, что первый слушатель, как и последующие читатели, был захвачен безудержной фантазией Грина. Головокружительность и драматизм его сюжетов впоследствии станут сильной стороной его творчества.
Литературные способности Александра Гриневского проявились с ученических лет, и речь не только о поэтических пасквилях, за которые его выгнали из реального училища. Он вспоминает: «иногда я писал стихи и посылал их в «Ниву», «Родину», никогда не получая ответа от редакций, хотя прилагал на ответ марки. Стихи были о безнадежности, беспросветности, разбитых мечтах и одиночестве – точь-в-точь такие стихи, которыми тогда были полны еженедельники. Со стороны можно было подумать, что пишет сорокалетний чеховский герой, а не мальчик одиннадцати-пятнадцати лет».
К слову сказать, стихи Грин писал на протяжении всей жизни, а также придумывал незатейливые песенки для своих произведений. Первым опытом литературного труда стало сочинение прокламаций. Но об этом позже. Пока вернемся в Пермь.
Все, что неожиданно изменяет нашу жизнь, – не случайность. Оно – в нас самих и ждет лишь внешнего повода для выражения действиям.
Александр Грин,
«Дорога в никуда» (12+), 1930 г.
«АССОЛЬ РОДИЛАСЬ НА УРАЛЕ»
Так называется статья пермского поэта Юрия Беликова, в которой автор – настоящий апологет Александра Грина – весьма убедительно доказывает, что Пермь – это прототип Зурбагана. Город с вымышленным названием присутствует во множестве произведений писателя – «Алые паруса», «Бегущая по волнам», «Золотая цепь», «Дорога в никуда» (все 12+). Но впервые слово появилось в рассказе «Сто верст по реке» (12+), написанном в 1912 году.
И если в последующих книгах Зурбаган – город у моря, то при первом упоминании речь идет о городе на реке, окруженном дремучими лесами. Вот цитата: «Со стороны Зурбагана всплыли из глубины молчания – тишины и шорохов леса – фабричные гудки ночной смены. Высокие, нервные, и средние, покладистые гудки давно уже стихли, но долго еще держался низкий, как рев бычьей страсти, вой пушечного завода». А пушечный завод в России был только один – в Мотовилихе, остальные назывались оружейными или пороховыми либо имели только пушечные цеха.
Итак, герой рассказа по имени Нок бежит из тюрьмы в Зурбаган. Он угодил в каталажку из-за обманувшей его женщины, сумел бежать и оказался на пароходе, идущем в Зурбаган. «По реке этой работало только одно пароходство и только четырьмя пароходами», – пишет автор. Очевидно, имеется в виду пароходство Каменского – тогда все знали, сколько пароходов ходит по реке и кто ими владеет.
На судне взорвался котел, и бывший каторжник вынужден был добираться до города на лодке. Его случайной спутницей оказывается девушка по имени Гелли, которая в процессе развития сюжета заставляет героя изменить свое мнение о женщинах как о коварных и злобных существах. Гелли – это, пожалуй, первое появление в текстах Грина романтической героини – нежной, смелой и верной. Прообраз Ассоль? Не из Перми ли и само имя – воображение писателя превратило привычное «пермское» слово «соль» в ассоциативное, удивительное, «морское» – АССОЛЬ.
Есть и еще пара совпадений Зурбагана и Перми. Например, Цветной рынок – антоним к пермскому Черному рынку. И адрес, куда направился беглец в поисках помощи от своей любимой – Трамвайная улица, 12-14. Правда, трамвай в Перми появился гораздо позже времени создания рассказа, хотя решение о его запуске было принято еще в 1908 году. Так что Грин мог додумать и трамвай, и улицу Трамвайная, хотя и она появилась десятилетия спустя. Но влюбленные в Грина пермские романтики бросают вслед за ним вызов не только пространству, но и времени!
Рассказ «Сто верст по реке» был опубликован в журнале «Современный мир». Критики предполагают, что прототипом Гелли стала его первая жена Вера Абрамова (впоследствии Калицкая): в рассказе есть перекличка с историей этой пары. В 60-е годы рассказ «Сто верст по реке» был многократно переиздан. Но именно пермякам легко будет представить этот Зурбаган, а заодно и его окрестности.
Грин в любви к Перми никогда не признавался. Но не стоит забывать, что Зурбаган не такой уж и благостный город. Вспомним, как там относились к мечтательной девочке Ассоль. И чудовищный герой одного из ранних рассказов Грина «Лужа бородатой свиньи» (12+) (написан в тот же год, что и «Сто верст по реке»), также проживает в Зурбагане. Образ города трансформировался в сознании Грина с течением времени – и становился все более похожим на Севастополь.
Писатель, рассуждая на эту тему, напишет в конце жизни: «Впоследствии некоторые оттенки Севастополя вошли в мои города: Лисс, Зурбаган, Гель-Гью и Гертон». Всего Зурбаган появляется в 23 рассказах Грина и четырех его романах. Известна и такая история из жизни Грина. При его встрече с писателем Иваном Буниным тот полюбопытствовал: «Вы случайно не из Сибири?» И услышал в ответ: «Из Зурбагана».
СТО ВЕРСТ ПО РЕКЕ. ФРАГМЕНТ РАССКАЗА
«Нок пересек главную линию холодно блестящих рельс саженях в десяти от перрона и, нырнув под запасный поезд, очутился в тесной улице товарных вагонов. Они тянулись вправо и влево; нельзя было угадать в темноте, где концы этих нагромождений. В любом направлении – окажись здесь десятки вагонов – Нока могла ждать неприятная или роковая встреча. Он пролез еще под одним составом и снова, выпрямившись, увидел неподвижный глухой поезд. По-видимому, тут, на запасных путях, стояло их множество.
Отдохнув, Нок пополз дальше. Почти не разгибаясь даже там, где по пути оказывались тормозные площадки – так болела спина, он выбрался, в конце концов, на пустое в широком расхождении рельс, место.
…Приближаясь к городу, Нок у первого переулка внезапно остановился с полным соображением того, что на городских улицах показываться опасно. Однако идти назад не было смысла. Покачав головой, поджав губы и улыбнувшись, он открыл дверь первого попавшегося трактира, сел и попросил есть.
– Еще папирос, – прибавил он, механически водя ложкой по немытой тарелке с супом.
Подняв глаза, он с беспокойством и тоской увидел, что глаза всех посетителей, слуг и хозяина молчаливо обращены на него. Он с трудом закурил, с трудом проглотил ложку соленого, горячего супа. Ложку и папиросу он, не замечая этого, держал в одной руке. Есть ему не хотелось. Положив на стол серебряную монету, Нок сказал:
– Не обращайте, господа, никакого внимания. Рано я вышел из больницы, вот что.
Выйдя на улицу, он очень тихо, бесцельно, сосредоточенно думая о преимуществах пишущей машины Ундервуд перед такой же Ремингтон, пересек несколько пустырей, усыпанных угольным и кирпичным щебнем, и поднялся по старым, каменным лестницам Ангрской дороги на мост, а оттуда прошел к улицам, ведущим в центр города.
Здесь, неподалеку от площади «Светлый Шар», он посидел несколько минут на бульварной скамейке, соображая, стоит ли идти в порт днем, дабы спрятаться в угольном ящике одного из пароходов, готовых к отплытию. Но порт, как и вокзал, разумеется, набит сыщиками; Нат Пинкертон расплодил их по всему свету в тройном против обычного количестве.
Он встал, маленькими неверными шагами одолел приличное расстояние от площади до Цветного Рынка и сел снова, на краю маленького фонтана, среди детей, прежде всего солидно положивших в рот пальцы, чтобы достойным образом воззриться на «дядю», а затем презрительно возвратившихся к своей песочной стряпне.
Здесь на Нока бросился человек. Он выскочил неизвестно откуда, может быть, он шел по пятам, присматриваясь к спрятанной в рукаве фотографии. Он был в черном костюме, черном галстуке и черной шаблонной «джонке».
– Стой! – крикнул он.
Нок побежал, и это были последние его силы, которые тратил он, – вне себя, – содрогнувшись в тоске и ужасе. За ним гнались, гнались так же быстро, как бежал он, кидаясь от угла к углу улиц, сворачивая и увертываясь, как безумный. И вдруг, с чугунной дощечки одного из домов, сорвавшись, ударила его в сердце надпись забытой улицы, где жила Гелли.
Теперь казалось, – он всегда помнил номера квартиры и дома. Лишенный способности рассуждать, с ощущением счастья, которое вот-вот оторвут, вырвут из рук, а самого его отбросят далеко назад, в тяжелую тьму страдания, Нок повернулся и разрядил весь револьвер в побежавших назад людей.
Улица шла вниз, крутыми зелеными поворотами, узкая, как труба. Увидев спасительный номер, Нок остановился на четвертом этаже крутой лестницы, сначала позвонил, а затем рванул дверь, и ее быстро открыли. Потом он увидел Гелли, а она – жалкое подобие человека, хватающегося за стену и грудь.
– Гелли, милая Гелли! – сказал он, падая к ее ногам. – Я… весь; все тут!
Последним воспоминанием его были странные, прямые, доверчивые глаза – с выражением защиты и жалости.
– Анна! – сказала Гелли сестре, смотревшей на бесчувственного человека с высоты своих пятнадцати лет, причастных отныне строгой и опасной тайне. – Запри дверь; позови садовника и Филиппа. Немедленно, сейчас же перенесем его черным ходом, через сад, к доктору. Потом позвони дяде.
Минут через пятнадцать указания почтенных прохожих надоумили полицию позвонить в эту квартиру. Чины исполнительной власти застали оживленную игру в четыре руки двух девушек. Обе фальшивили, были несколько бледны и кратки в ответах. Впрочем, визит полиции не вызывает улыбки.
– Мы не слыхали, бежал кто по лестнице или нет, – мягко сказала Гелли.
И кому в голову пришло бы спросить барышню почтенной семьи: – Не вы ли спрятали каторжника? С сожалением оканчиваем мы эту историю, тем более, что далее она лучше и интереснее. Но дальнейшее составило бы материал для целого романа, а не коротенькой повести. А главное вот что: Нок благополучно переплыл море и там, за границей, через год обвенчался с Гелли. Они жили долго и умерли в один день.
Александр Грин. 1912 г.
Живое наследие Грина
Две ленты
Рассказ «Сто верст по реке» был дважды экранизирован: в 1991 году вышел одноименный фильм, поставленный в творческом объединении «Экран» режиссером Эриком Лацисом по сценарию Александра Юровского. В главных ролях в фильме снимались латышские актеры Юрис Жагарс, Лелде Викмане, Даце Гарьяне, Юрис Леяскалнс, но фильм, естественно, вышел на русском языке, а страной его производства обозначен СССР.
В 1995 году режиссер Вадим Ильенко, младший брат известного советского режиссера Юрия Ильенко (известного по артхаусной ленте «Тени забытых предков» (18+) снял на Ялтинской киностудии по собственному сценарию и по мотивам рассказа Грина картину «Гелли и Нок» (16+). В фильме снимались родственники режиссера – Елена Ильенко и Эмилия Ильенко. Также там появился и известный советский актер украинского происхождения Богдан Ступка. Этот фильм оказался последним в творческой биографии режиссера, кавалера Ордена Трудового Красного знамени Вадима Ильенко. В последствие он занимался преподавательской работой
