В Пермском академическом Театре-Театре состоялась серия премьерных показов спектакля «Сердце Пармы», поставленного по мотивам одноимённого романа Алексея Иванова. Рецензией на постановку поделилась культурный обозреватель краевой газеты "Звезда" Наталья Земскова.
Трудно сказать, отчего авторы постановки обозначили её как оперу. «Сердце Пармы» ТТ – это сказание о Перми Великой Чердыни в виде ряда музыкально-пластических картин, имеющих прямое отношение к роману. «Художественная ответственность» за эти картины в разной степени распределена между композитором Александром Платоновым, дирижёром-постановщиком Кириллом Бузмаковым, сценографом Машей Левиной, художниками по костюмам Полиной Гречко и по свету Иваном Виноградоввым, режиссёром и хореографом Олегом Глушковым и режиссёром по пластике Ксенией Малининой.
Но если за оперу, как известно, в первую очередь «отвечают» композитор и дирижёр-постановщик, то в этом спектакле видеоряд получился «главнее» музыки…
Пурпурный, терракотовый и золотой на фоне синеватой зелени. На заднике – мигрирующая полная Луна, полноправный участник сакрального действа. Луна багровеет, пронизывает вас насквозь, меняет вашу оптику, делая зримым и осязаемым инфернальный мир, населяющий роман о средневековом княжестве Пермь Великая. И вот уже по деревянным подмосткам бредёт человеколось, а откуда-то из нижних миров поднимается Золотая Баба. От мифических божеств невозможно оторвать глаз, точно так же, как от ритуальных танцев средневековых дев, извлекающих звуки из обертоновых флейт, барабанок и пэлян.
С первых мизансцен взяв сакрально-мистическую ноту, авторы остаются ей верны до финала. Эта интонация выдержана везде: в музыке, в сценографии, в световой партитуре, в пластике; даже главки либретто бросают на сцену толику инфернальности: «Пустота», «Жертвоприношение», «Святотатство», «Битва», «Любовь и свадьба», «Крещение силой», «Зерно и хлеб», «Нашествие», и опять «Пустота»…
Либретто перекликается с текстом очень опосредованно, отсылая, к метафизической составляющей книги, давая возможность её не столько понять, сколько прочувствовать.
Текстов в «опере» почти нет; в некоторых сценах исполнители пропевают отдельные слова и ноты. У Местных это топонимы и имена божеств: Сорни-Най, Вагирйома, Мядпухоця, Егибоба, Заринь, Отортен, Басеги, Сыктывкар, Кудамкар, Турват, Ялпынг, Лойма, Покча, Парма и др. У Пришлых – «Баба! Ха-бар! Хабар! (ценный артефакт – ред.)».
Пришлые охотятся за хабаром, проводят агрессивную колониальную политику, вторгаясь в сказочный мир Местных, где духи пармы – такая же реальность, как сочная луна, где миф вплетается в действительность, а Золотая Баба – верховное божество, а не вожделенный золотой слиток…
Да и главные персонажи, посланцы романа, – Михан (Александр Гончарук) и Тиче (Анастасия Тиунова) точно вышли из местной легенды.
Один из основных повторяющихся текстов Михана выглядит так:
«Понесла меня лиса за тёмные леса,
В далёкие страны, в чужие земли,
за тридевять земель, в тридцатое царство,
в тридесятое государство…»
Его невеста Тиче – больше фольклорно-мистический персонаж, местная ламия, ворожея, былинная ведьма. Не случайно её текст – текст древней Чердынской свадебной песни. Ламия противостоит Пришлым, защищая своих богов от их вторжения.
Картина христианизации Перми Великой – одна из самых выразительных в спектакле. Группа плотно стоящих миссионеров в чёрном синхронно движется по сцене, напоминая гигантскую хищную птицу с большой головой и острым клювом; вскоре она поглотит Михана и Тиче…
Эти персонажи тоже решены музыкально-пластически, драматической составляющей в них нет. В спектакле нет сюжетных переплетений, исторических хроник, кровавых усобиц и многого другого. Постановка «Сердце Пармы» – отдалённое эхо романа, который, соединив «распавшуюся связь времён», стал частью современного культурного кода, активно осваиваемого искусствами. Есть фильм с одноимённым названием, есть подробный путеводитель, появился музыкальный спектакль.
Композитор Александр Платонов (этномузыколог, фольклорист, исследователь традиционной музыки финно-угорских народов) предложил театру довольно сложную музыкальную партитуру, во многом перекликающуюся с поэтикой романа. Её полифоничный язык и фольклорно-архаическое многоголосье больше было бы уместно, например, в экспериментальном сегменте Дягилевского фестиваля, чем в мюзикле, где требуется прежде всего пара-тройка хитов.
Хитов здесь нет, но сложносочинённая полиритмичная музыка (она всё время будто обрывается на самых интересных темах) в исполнении полноценного оркестра держит зрителя в напряжении. Но звучит не только оркестр; каждый исполнитель на сцене поёт и использует этнические музыкальные инструменты. При этом каждый существует в индивидуальном темпе и звуковысотности.
Наконец, пластика, которую без преувеличения можно назвать сильнейшей стороной спектакля. Оригинальный хореографический текст, сочинённый Ксенией Малининой и Олегом Глушковым, возможно, ближе других сценических средств подобрался к адекватному переводу литературного текста на язык театра.
Ксения Малинина ставит для ТТ не первый раз («Лир», «Провинция-столица», «Живая история»), и мы привыкли, что её хореографический язык не cоntemporary dance в чистом виде, а скорее, пластический театр плюс... После плюса может стоять всё, что угодно – пантомима, акробатика, уличный театр, имитация повадок животных, трюки… Ксения называет это одним из вариантов «физического театра», при котором «происходит фиксация эмоциональных состояний, а не действий». Вот эти состояния хореографы попытались зафиксировать в спектакле, и у них получилось. Эмоциональные состояния вместо драматической составляющей.
Некоторое время назад я писала, что театр Ксении Малининой находится в стадии изобретения и формулирования собственного сценического языка, который должен быть специфичен и легко узнаваем. Не так давно он представлял собой многофигурный пластический микст и скоростные трансформации в нелинейных передвижениях. В «Сердце Пармы» многофигурность осталась, но темп значительно замедлился, появилась медитативность, точно исполнители двигаются на ощупь, преодолевая плотность среды.
Полное ощущение, что точно так же, преодолевая сопротивление материала, писал свой роман Алексей Иванов. Может быть, поэтому авторы спектакля выбрали синтетический жанр движущихся фиксированных картин, персонажи которых практически не коммуницируют друг с другом, никак не взаимодействуют и не смотрят друг другу в глаза. Мизансцены тягучи, статичны и длительны.
Стрелок натянул тетиву, застыв на фоне лунного диска. Человеколось отделяет паузами каждый шажок. Золотая Баба высится истуканом перед тем, как начать свой ритуальный танец. Пронзённый стрелой Михан парит ввысь на руках у невесты.
Пустота; обнуление мира…
Наталья Земскова
Фото предоставлено пресс-службой Театра-Театра.
