Это невероятно, но знаменитому Пермскому струнному квартету «Каравай» (к которому применимы эпитеты «молодой», «экспрессивный», «задорный») исполнилось тридцать пять.
Мы встретились с художественным руководителем «Каравая» Олегом Згогуриным, чтобы всё-таки выяснить, почему Олег Валерьевич выбрал самый непопулярный инструмент – балалайку? Почему он его не бросил, как многие, и не поменял на другой? Как родилась идея создать ансамбль из домр и балалаек и сыграть «всё, что хочется»?... С этого начался наш разговор с Олегом Згогуриным, создателем и хранителем «Каравая».
– Это не я выбрал балалайку, это она меня выбрала, – смеётся Олег Згогурин. – В 70-е годы ХХ века повсюду стали открываться музыкальные школы, как-то вдруг они сделались популярны, и все уважающие себя родители туда детей повели. В нашем доме в музыкалку отправился соседский мальчик, и мама решила, что я «не хуже соседского мальчика». Выбрали баян, но кто-то из дворовых ребят мне сказал: смотри, на баяне придётся играть двумя руками одновременно! Это меня как-то насторожило...
Я честно выучил с мамой песню «Утро красит нежным цветом стены древнего Кремля» и спел её на экзамене, но на следующий день в списках почему-то увидел свою фамилию не в разделе «баян», а в разделе «балалайка». Мама даже ходила разбираться по этому поводу, но в конце концов сказала мудрую фразу: «Олег, не важно, на чем, важно, как». Вот с тех пор мы «не важно на чем, важно как» и идем по жизни.
– Многие бросают музыкальную школу после первого года.
– И я, скорее всего, бросил бы тоже, если не мама. Мало того, что она пела в хоре и разбиралась в музыке, так с моим поступлением записалась на платные музыкальные занятия, чтобы выучить звукоряд и проверять мои домашние задания. Так что пути к отступлению не было. Но я рос обычным пацаном, мне хотелось играть в футбол и в дворовые игры, а не мучиться с тремя струнами. И, конечно, это была пятиминутка позора – идти через весь двор с балалайкой... Там ещё были такие картонные папки на ручках-тесёмках, папку я выкинул сразу, а ноты засовывал в инструмент.
Что это был за инструмент!.. Балалайка за пять рублей с огромным толстым грифом, – его я не мог обхватить пальцами, давил, давил, додавил до крови, мама это увидела, забрала балалайку, повесила ее на стенку, съездила в командировку в Ленинград и нашла мне концертный инструмент с уменьшенным грифом – под мои пальцы. Практически всю музыкальную школу и музучилище я проиграл на этом инструменте.
– Дело ведь не только в музыкальном образовании, а в индивидуальном обучении, которого тогда практически не было. А в музыкальной школе было и есть. Один учитель занимается с одним учеником. Где ещё такое найдёшь?
– В музыкальном училище! Как успешному выпускнику школы мне все прочили Гнесинское, мы даже купили билет на поезд. Мама, конечно, заранее плакала – как это пятнадцатилетний ребёнок будет один жить в Москве? – и я всё-таки сходил на разведку в Пермское музучилище. Меня прослушали, и Александр Миронович Латкин, преподаватель по классу балалайки, сказал: «Олег, я бы взял тебя с радостью, но выпустить, к сожалению, не смогу – мне до пенсии два года осталось». То есть, преподаватель брал и штучно вёл ученика!.. Потом Александр Миронович всё-таки сходил к руководству, и ему разрешили взять меня на весь курс.
Когда я первый раз увидел ноты, которые он мне дал на занятии, у меня всё поплыло в глазах. Как это можно сыграть!? А Латкин отвечает: на, возьми, посиди, разберись, вникни; вникнешь – пойдём дальше. И я разбирался, подходил к преподавателю и продолжал уже на основе его замечаний.
Александр Миронович, по основной специальности домрист, всю войну прошёл санитаром. Позже стал композитором, много музыки написал для театра... Он всех знал, и его знали все. Ойстрах, Гилельс, Рихтер – все были у него в гостях. И я был вместе с ними, сидел в уголке, слушал...
Александр Миронович Латкин и Юрий Николаевич Субботин, преподаватель по ансамблю, мне дали в профессии всё. Уже на первом курсе я начал писать аранжировки. И опять вставал этот вопрос: как? А Юрий Николаевич Субботин говорит: подойди к старшекурсникам, спроси, попробуй, затем подойдёшь ко мне – разберёмся, что выходит.
Главное, что я получил в училище от преподавателей – это веру в себя. Какие бы ты цели ни ставил, каким бы невозможным это ни казалось, но через знания, через усидчивость, через работу, через перемалывание всего ты добьешься результата. Нет других способов – вот что я понял в училище.
– Дальше была Гнесинка и распределение в Пермскую филармонию.
– В музыкальный лекторий!.. А что такое лекторий? Это несколько произведений, которые ты тиражируешь в течение четырёх недель, и спустя два-три месяца тебе кажется, что ты всю жизнь играл лишь эти пять произведений. И так всю жизнь? – думал я.
Пришёл к Владимиру Михайловичу Матвееву, директору филармонии. Давайте, говорю, соберём квартет. А зачем это нам? – искренне изумился Матвеев. Но меня поддержал скрипач Юрий Иллютович, и мне дали добро на прослушивание. Половина квартета к тому времени уже была – это я и моя жена Татьяна Куликова, домристка, выпускница Красноярского института искусств. Пригласили Надю Рыбьякову (домра-прима) и Вадима Ярославцева (балалайка-бас). Мы отрепетировали две пьесы современного композитора Евгения Дербенко и рэгтайм Скотта Джоплина. Нам так хотелось играть. Но хотелось играть вместе и играть ту музыку, которая нам нравится. И нам дали добро!
Пришлось, правда, помучиться с названием квартета. Что нам только не предлагали! И «Молодость», и «Виртуозы Прикамья»... Название «Каравай» придумал я – звонкое, бодрое, и звучит, как реклама. Но имя нужно было сделать.
– У вас был план?
– Плана не было, но было понятно, что нужно ехать на Всероссийский конкурс исполнителей на народных инструментах. От победы на конкурсе в СССР зависело всё – зарплата, сольные концерты, гастрольный план. Лауреатам первой премии даже имена на афишах писали красной, а не синей краской. IV Всероссийский конкурс проходил в Горьком. Я стал проситься – не пускают. Пошёл в управление культуры, выпросил направление, но ехать пришлось за свой счёт.
В условиях конкурса было требование – написать народную обработку песни. Мы подготовили «Чёрный ворон» и стали лауреатами первой премии. Это было просто невероятно – не удивительно, что Матвеев нам не сразу поверил – молодые, зелёные... Благодаря этой победе (и ещё Владимиру Спивакову) мы стали позиционировать себя ансамблем солистов. Это Спиваков впервые придумал – ансамбль солистов. Ну, если в его оркестре играют двадцать четыре солиста, то почему у нас не может быть четыре? Спорили-спорили с Матвеевым – всё-таки я настоял на своём.
Через несколько лет наш состав поменялся, и уже более четверти века в «Каравае» кроме нас с Татьяной играют Станислав Юнкинд (балалайка-бас) и Анна Тальникова (домра-прима).
– Олег, вы – первые исполнители на народных инструментах, кто начал играть «не то, что принято».
– Как-то мы приехали с концертами в Свердловск и Евгений Блинов, знаменитый балалаечник, народный артист, профессор, мне говорит: «Олег, ты на грани, имей в виду, вот «У самовара я и моя Маша», которую вы исполнили в концерте, это на острие. Чуть вправо, четь влево – всё...».
Да, мы все окончили академические учебные заведения. Но нам так хотелось пробовать что-то новое, хотелось на своих инструментах выражать все эмоции, сделать «Битлз», Мишеля Леграна, Джо Дассена... И эту музыку подать по-другому. Да, нам хочется звучать, как большой симфонический оркестр. Иногда мы кого-то привлекаем. Если барабаны и перкуссию, то нас становится пятеро. Если это фольклорные голоса ансамбля «Воскресение» или Ирина Кулева, это пятый голос коллектива. Если орган, это тоже дополнение.
Как-то исполняли «Карнавал животных» (6+) К. Сен-Санса с московским органистом Константином Волостновым. «Не понимаю, откуда такой драйв, это же Сен-Санс, – удивлялся он, когда мы свели с ним всё буквально за одну репетицию. – Олег, вы вплели не аккомпанирующую группу, а целую партитуру!»
«Ну, это же не аутентичное исполнение, – объяснял я. – Сен-Санс и не думал, что его будут исполнять на домрах и балалайках!». Нам надо передать Льва, передать Лебедя, мы должны передать суть.
– Олег, ты часто говоришь, что беря какое-то произведение в работу, вы не можете предсказать результат. А что самое сложное в подготовке новой программы?
– Самое сложное (и самое интересное!) – это поиск звучания. Вроде бы на наших инструментах формально можно разложить всё – вот это контрапункт, это бас, это мелодия, аккомпанемент... Начинаем играть, но не звучит, и всё. Потому что формальный подход. Начинается мучение – как задеть струну, как ее защипнуть, в какой комбинации – бас, альт или прима... Вот это всегда поиск, выбор, мучение. И, конечно, высший комплимент, когда нас воспринимают не как домристов и балалаечников, а как музыкантов.
– В своё время вы много ездили по Европе. Что запомнилось из этих гастрольных выступлений?
– Казалось бы, две балалайки и две домры... Это не скрипки и не виолончели, за которыми стоит золотой фонд мировой классики. Но мы выступали перед королевской семьёй в Дании, и мне не стыдно за это выступление. Ну, и, конечно, концерт в Ливерпуле...
– Как вы туда попали?
– Джон Лаббок, известный в Англии дирижёр, действительный член Королевской академии музыки, создатель и художественный руководитель оркестра Святого Джона, услышал наше исполнение и тут же позвонил коллегам в Лондон: «Они играют The Beatles!». Мы в тот момент действительно играли, и нас слушал Лондон по телефону. В 2015-м мы отправились в Оксфорд, и во время гастролей нам вдруг предложили съездить в Ливерпуль. Привезли на прослушивание в паб-музей Cavern Club, где когда-то состоялись первые концерты битлов.
Мы сели, начали играть. А там такой шум стоит – ну, паб самый настоящий. Я играю, а своих музыкантов не слышу: одна композиция, вторая, третья... Шум начинает стихать. Те, кто сидел за столиками перед нами, постепенно разворачиваются к сцене. К концу выступления стихло всё, и я слышал лишь, как бармены разливают пиво. А потом директор фестиваля Beatleweek Джон Китс подошёл и сказал, что мы обязательно должны стать участниками.
Так в августе 2016 года состоялась наша поездка на International Beatleweek — международный фестиваль, каждый год собирающий в Ливерпуле сотни музыкантов со всего мира. Долго не верилось, что этот проект воплотится. Но нас слушали и благодарили за интересное прочтение хитов любимой группы. До сих пор это воспринимается как чудо...
Записала Наталья Земскова
