ДВЕ МУЗЫ АЛЕКСАНДРА ГРИНА
При жизни Грина было издано 64 его книги, все его восемь романов и 46 книг рассказов. Мало кому из современных ему писателей так повезло: ни у Булгакова, ни у Платонова, ни у Замятина не было такого количества публикаций. В этом Грину, безусловно, помогала любовь – и две его музы, две жены.
ВЕРА
Они познакомились в тюрьме, Вера Павловна Абрамова была так называемой «тюремной невестой» Александра Грина. Навещая будущего писателя в Крестах, она просто выполняла свою добровольную миссию. При первой же встрече Александр поцеловал «невесту», что немало ее смутило. Девушкой она была непростой: золотой медалисткой столичной гимназии, выпускницей Бестужевских курсов по химии.
В годы первой русской революции она попала под влияние «прогрессивных» идей и работала в подпольной организации «Красный крест» по помощи политзаключенным. Ее случайным избранником и стал Александр Грин. Предложение ей он сделал в письме: «Я хочу, чтобы вы стали для меня всем: матерью, сестрой, женой». Познакомившись в 1906 году, они поженились в 1910, и Вера отправилась с мужем в его двухлетнюю ссылку в Архангельскую губернию.
Надо верить тому, кого любишь – нет высшего доказательства любви.
Александр Грин, 1925 г., «Золотая цепь»
В 1914 году, уже в Петербурге, семья Гриневских распалась. Вера писала по этому поводу: «Я впервые вижу второй, жуткий лик Грина. Его непрерывные кутежи». По мнению некоторых знакомых, подруга жизни также не слишком верила в талант Александра, хотя к тому времени он уже стал писателем с именем. По словам Грина, она вопрошала: «Зачем ты, Саша, пишешь о каких-то фантастических пустяках? Начни писать крупный бытовой роман и тогда сразу войдешь в большую литературу».
Кстати, Вера и сама писала – сотрудничала с редакцией журнала «Что и как читать детям» в Петербурге, позже публиковалась в детской периодике. В 1920-е годы вошла в кружок детских писателей Маршака. Но запомнилась она прежде всего книгой своих воспоминаний «Моя жизнь с Грином» (16+) и тем, что даже будучи во второй раз замужем за геологом Казимиром Калицким, помогала семье Гриневских, а после смерти Грина его вдове.
Несмотря на то, что Александр Степанович жаловался друзьям, что ему «трудно устроить личную жизнь, а в особенности – поладить с женщиной, которая не может или не хочет его понять», знакомство с ней он называл главным событием первого периода своей творческой жизни.
В 1915 году, уже после развода, Александр Грин посвятил Вере книгу рассказов «Загадочные истории» (16+), которую вручил ей с надписью: «Единственному моему другу Вере посвящаю эту книгу и все последующие». Он всюду возил с собой ее портрет в рамке, и, даже женившись вторично, ставил фото на стол. Считается, что историю знакомства с Верой он отразил в рассказе «Сто верст по реке» (16+), и она же стала прототипом одной из героинь «Бегущей по волнам» (12+). Вера подружилась со второй женой Грина Ниной. В письме к Александру просила: «Передавай мой сердечнейший привет и поцелуй милой Нине Николаевне. Право, это я вымолила тебе такую хорошую жену, потому и горжусь ею; береги ее, другой еще такой же не найдешь».
НИНА
«Ты мне дала столько радости, смеха, нежности и даже поводов иначе относиться к жизни, чем было у меня раньше, что я стою, как в цветах и волнах, а над головой птичья стая», – писал Александр Грин Нине Мироновой.
Они познакомились в 1917 году в Петрограде, и у них было свидание у памятника «Стерегущему». На прощание 37-летний Грин подарил Нине свои стихи: «И Вы, дорогая, являетесь мне, как солнечный зайчик на темной стене». Нине Николаевне запомнились задумчивые, похожие на мягкий коричневый бархат глаза Александра Грина. Еще он показался ей похожим на пастора: «Длинный, худой, в узком черном с поднятым воротником пальто, в высокой черной меховой шапке, с очень бледным, тоже узким лицом и узким извилистым носом».
Снова они встретились через четыре года, причем совершенно случайно. Но Грин знал – случайностей не бывает. Она уже 26-летняя вдова, муж погиб в Первой мировой, ему 40, он в разводе. Нина вспоминала: «Встретились случайно снова, и души запели в унисон». Немаловажно, что Нине очень нравились его рассказы и стихи. 8 марта 1921 года Грин предложил ей руку и сердце. Их общая жизнь продлилась 11 лет. И в ней было все, что только может приключиться с писателем: успех и высокие гонорары, поклонники и завистники, запреты и забвение, болезни и смерть, а после – борьба за память.
Нина приняла Александра Грина целиком – нелюдимого и упрямого, церемонного и сентиментального, делающего дорогие подарки и страдающего от голода, пьющего и больного, со всем его бэкграундом – где тюрьмы, преступления, загулы, нелепые поступки. По настоянию Нины пара покинула Петроград и переехала к морю. Жизнь в Феодосии была еще ничего, а вот в Старом Крыму стала нищенски тяжелой. «У нас нет ни керосина, ни чая, ни сахара, ни табаку, ни масла, ни мяса», – пишет Грин за год до смерти.
Чай, без которого ни жить, ни писать Александр Степанович не мог, тайком приносили соседи. Они же собрались на похороны. «Я думала, что провожать буду только я да мама, – вспоминала Нина Николаевна. – А провожало человек 200, читателей и людей, просто жалевших его за муки. Те же, кто боялся присоединиться к церковной процессии, большими толпами стояли на всех углах пути до церкви. Так что провожал весь город».
Еще более сурово обошлась жизнь с Ниной после смерти Грина. В саманном домике с земляным полом – последнем пристанище писателя – Нина в 1936 году открыла мемориальную комнату Грина, но мечтала о настоящем музее. Из Наркомпроса пришло письмо, в котором было решение о создании музея к 10-летию со дня смерти писателя, то есть в 1942 году. Но началась война, оккупация, когда она, чтобы прокормить больную мать, работала, получается, на фашистов. Затем угон в Германию, возвращение и арест, десять лет лагерей. Потом неравная борьба за ту саманную хижину, где секретарь местного горкома партии успел устроить сарай для собственных коров и кур.
Спасая коровник, он запустил травлю Нины Николаевны: мальчишки кричали ей вслед: «Фашистка! Шпионка!» В результате, при поддержке российских писателей, особенно Константина Паустовского, в 1960 году музей Грина открыли. А вот официальным его сделают только в 1971 году, через год после смерти Нины. Она завещала похоронить себя рядом с мужем, но и это не исполнили: запретил ЦК компартии Украины.
Однако в ночь на 23 октября 1970 года, в день рождения Нины, пять поклонников волшебника Грина сделали чудеса своими руками: саперными лопатами раскопали ее могилу и перенесли гроб с ее телом к мужу. К столетию поэта в ограде установили бронзовую фигуру «Бегущей по волнам». А Нина осталась в произведениях Грина в образе Ассоль, Дэзи и еще многих других очаровательных, добрых, веселых и незлобивых девушек.
Бегущая по волнам (12+)
Фрагмент романа
Ветер дул в спину. По моему расчету, через два часа должен был наступить рассвет. Взглянув на свои часы со светящимся циферблатом, я увидел именно без пяти минут четыре. Ровное волнение не представляло опасности. Я надеялся, что приключение окончится все же благополучно, так как из разговоров на «Бегущей» можно было понять, что эта часть океана между Гарибой и полуостровом весьма судоходна.
Но больше всего меня занимал теперь вопрос, кто и почему сел со мной в эту дикую ночь? Между тем, стало если не светлеть, то яснее видно. Волны отсвечивали темным стеклом. Уж я хотел обратиться с целым рядом естественных и законных вопросов, как женщина спросила:
– Что вы теперь чувствуете, Гарвей?
– Вы меня знаете?
– Я знаю, как вас зовут; скажу вам и свое имя: Фрези Грант.
– Скорее мне следовало бы спросить вас, – сказал я, снова удивясь ее спокойному тону, – да, именно спросить, как чувствуете себя вы – после своего отчаянного поступка, бросившего нас лицом к лицу в этой проклятой шлюпке посреди океана? Я был потрясен; теперь я, к этому, еще оглушен. Я вас не видел на корабле. Позволительно ли мне думать, что вас удерживали насильно?
– Насильно?! – сказала она, тихо и лукаво смеясь. – О нет, нет! Никто никогда не мог удержать меня насильно где бы то ни было. Разве вы не слышали, что кричали вам с палубы? Они считают вас хитрецом, который спрятал меня в трюме или еще где-нибудь, и поняли так, что я не хочу бросить вас одного.
– Я не могу знать что-нибудь о вас против вашей воли. Если вы захотите, вы мне расскажете.
– О, это неизбежно, Гарвей. Но только подождем. Хорошо?
Предполагая, что она взволнована, хотя удивительно владеет собой, я спросил, не выпьет ли она немного вина, которое у меня было в баулах, – чтобы укрепить нервы.
– Нет, – сказала она. – Я не нуждаюсь в этом. Но вы, конечно, хотели бы увидеть, кто эта, непрошеная, сидит с вами. Здесь есть фонарь.
Она перегнулась назад и вынула из кормового камбуза фонарь, в котором была свеча. Редко я так волновался, как в ту минуту, когда, подав ей спички, ждал света.
Пока она это делала, я видел тонкую руку и железный переплет фонаря, оживающий внутри ярким огнем.
Тени, колеблясь, перебежали к лодке. Тогда Фрези Грант захлопнула крышку фонаря, поставила его между нами и сбросила покрывало. Я никогда не забуду ее – такой, как видел теперь.
Вокруг нее стоял отсвет, теряясь среди перекатов волн. Правильное, почти круглое лицо с красивой нежной улыбкой было полно прелестной нервной игры, выражавшей в данный момент, что она забавляется моим возрастающим изумлением. Но в ее черных глазах стояла неподвижная точка; глаза, если присмотреться к ним, вносили впечатление грозного и томительного упорства; необъяснимую сжатость, молчание – большее, чем молчание сжатых губ.
В черных ее волосах блестел жемчуг гребней. Кружевное платье, оттенка слоновой кости, с открытыми, гибкими плечами, так же безупречно белыми, как лицо, легло вокруг стана широким опрокинутым веером, из пены которого выступила, покачиваясь, маленькая нога в золотой туфельке. Она сидела, опираясь отставленными руками о палубу кормы, нагнувшись ко мне слегка, словно хотела дать лучше рассмотреть свою внезапную красоту. Казалось, не среди опасностей морской ночи, а в дальнем углу царского дворца присела, устав от музыки и толпы, эта удивительная фигура.
Я смотрел, дивясь, что не ищу объяснения. Все перелетело, изменилось во мне, и хотя чувства правильно отвечали действию, их острота превозмогла всякую мысль. Я слышал стук своего сердца в груди, шее, висках; оно стучало все быстрее и тише, быстрее и тише. Вдруг меня охватил страх; он рванул и исчез.
Александр Грин, 1926 год
Живое наследие Грина
МУЗЕИ ГРИНА В КРЫМУ
В Крыму Александру Грину посвящены три музея. Мемориальная комната Грина в Севастополе находится в бывшей одиночной камере, в которой будущий писатель провел как политзаключенный с 1903 по 1905 годы. Здесь детали быта заключенных, икона Святого Николая Угодника, покровителя моряков, корабельный фонарь. В витринах иллюстрации к гриновским произведениям, копии документов.
Экспозиция находится под эгидой Национального музея героической обороны и освобождения Севастополя. В Феодосии литературно-мемориальный музей Грина открыт в здании, где писатель провел четыре года – с 1924 по 1929. Его фасад украшен монументальным, сделанным из дерева панно «Бригантина».
Автор музейной экспозиции архитектор Савва Бродский следовал не биографии, а духу Грина, придав музею вид корабля. Здесь присутствует морская атрибутика: макеты парусников и шхун, канаты, подзорные трубы и карта Гринландии. В Старом Крыму мемориальный дом-музей расположен в том месте, где писатель завершил свой земной путь.
Воспроизведен фантастический мир героев его произведений: трюм фрегата, каюта капитана Грея, клиперная, ростральная, каюта странствий. А в комнате, где провел последние годы жизни писатель, сердце сжимается от вида аскетичных условий, в которых жил Грин: железная кровать у окна, кушетка, на которой спала Нина Николаевна, рабочий стол, часы и шкура барсука, служившая писателю прикроватным ковриком. И это, пожалуй, один из самых печальных музеев в мире.
