На днях будет 40 дней со дня смерти великой советской и российской актрисы Инны Чуриковой.
В родном Ленкоме ее называли царицей сцены. Баба-Яга, Поросенок, Лиса, Офелия, Васса Железнова, жена барона Мюнхгаузена, царица Анна Иоанновна, стоматолог-поэтесса – Чурикова могла сыграть кого угодно, причем сыграть так, что зритель ей всегда верил. Профессиональный актер всегда искренен на сцене и в кадре.
Интервью много лет пролежало в столе неопубликованным. Помню, Инна Михайловна долго не соглашалась на встречу. Но когда мы все-таки встретились, вместо интервью получился удивительно задушевный разговор двух женщин, которых в этой жизни волнует одно и то же. Мне повезло в этой жизни – я общалась с Великой!
– Инна Михайловна, скажите честно, почему вы рефлексируете, когда вас называют великой русской актрисой?
– Я просто знаю, кто на самом деле великий. Стрепетова, Дузе, Раневская. Дальше – Яншин, Андровская, Грибов.
– Почему не вы? Это что – неудовлетворенность собой, высочайшая требовательность к себе?
– Потому что я многим недовольна.
– Может быть со стороны все-таки виднее?
– У нас очень деликатный зритель. Не нравится, но все равно хлопает. Поэтому ориентироваться на аплодисменты не стоит, даже если они бурные. Помните, как у Пушкина: «…Не дорожи любовию народной. Восторженных похвал пройдет минутный шум; Услышишь суд глупца и смех толпы холодной: Но ты останься тверд, спокоен и угрюм».
– Раневская говорила, что сняться в плохом кино – все равно, что плюнуть в вечность. Ты уж и помер давно, а кино с тобой крутят и крутят. Правда, что в картине «Благословите женщину» (16+) вы играли Фаину Георгиевну?
– У меня нет смелости играть Раневскую. А вы знаете, что я с ней общалась? Она посмотрела «Начало» (12+), написала мне письмо, а потом звонила часто. Не могу сказать, что мы дружили, но сердечными наши отношения назвать точно можно. Раневская была настолько мощным по заряду человеком, что я от нее уходила невероятно окрыленная. Она фантастическая личность: нежная и возвышенная и в то же время трезвая и ироничная. Женщина, не похожая ни на кого. Человек и актриса с большой буквы. Поэтому о Фаине Георгиевне написано сейчас так много правды и неправды. Уникальная женщина. Только чрезвычайно одинокая.
– Может, это и есть расплата за величие? Не большая ли жертва за счастье остаться в памяти народной?
– Старость всегда одинока. Мне кажется, что мы индивидуально живем. Понимаете меня? Равнодушие. Это серьезно сидит во всех нас.
– Ваш образ всегда загадочен, даже немного мистичен. Вы суеверны? Могут ли приметы повлиять на ваши поступки?
– В принципе, да. Я христианка, но когда выхожу на улицу и вижу женщину с пустым ведром, меня это немножко пугает. Пугает совсем немножко, потому что если переходит дорогу черная кошка, я понимаю, что ей нужен кот. Она милая такая! Я обожаю кошек, собак, даже крыс люблю, всех люблю, кроме змей. Змей тоже люблю, но издалека.
– Говорят, из девочки можно воспитать либо Золушку, либо королеву. А вам мама внушала, что вы королева?
– Мама мне всегда говорила: «Ты красавица!» Если бы не она, я не поверила бы в себя по-настоящему, хотя нутро мое тянулось к актерству: я чуть ли не с пеленок что-то разыгрывала, представляла, изображала. Мама не уставала повторять: «Дочка, ты будешь артисткой! Я в тебя верю!» И мне так не хотелось огорчать маму.
Она в жизни всего добилась сама – трудом, напором, волей. После моего рождения мама стала химиком, профессором, мы переехали в Москву. Всю жизнь меня вели вперед ее слова: «Дочка, знай, если что задумаешь, так тому и быть!» Одно время мы жили в Чашниково, под Москвой, в жутком одноэтажном домике с соседями, а мама разводила невероятные цветы – так она украшала наше бедное жилище. В то время она работала лаборанткой и засевала поля пшеницей, ходила в плетеной шляпе. Молодая, красивая – как она мне нравилась! Недалеко от нашего дома, в поле, росла яблоня. И зимой, когда наметало огромные сугробы, я бежала туда. Садилась на покрытый настом снег как на трон, клала руки на «подлокотники» и начинала играть, представляя, что я королева! Разговаривала с какими-то придворными. Откуда это рождалось? У нас не то что телевизора, радио долго не было. Но я придумывала свой мир, в котором мне было интересно. Мне кажется, что чем меньше историй из телевизора или радио, тем мощнее детская фантазия.
– Все статьи о вас начинаются с пресловутой Бабы-Яги и с того, что вас не хотели брать в театры. Причем авторы всегда упирают на внешность. А вы себя как ощущаете?
– Мне кажется, что я очень интересна внешне. Вспомните картину Вермеера «Девушка с жемчужиной». Это – я. Когда я поступала в Школу-студию МХАТ и принялась декламировать лирическое стихотворение, закрыв глаза (так советовала мне мама!), члены вступительной комиссии от смеха утирали слезы. А один из преподавателей прямо на экзамене полюбопытствовал: «Девушка, вы когда-нибудь рассматривали свое отражение в зеркале?» Я разрыдалась и выбежала вон.
– Но назло всем вы все-таки оказались на сцене.
– В ТЮЗе я проработала три замечательных года.
Именно там и подружилась с Лией Ахеджаковой. Она тогда играла пронзительно печальных мальчиков, а у меня была роль поросенка. Точнее, свиньи – уже взрослого животного. Мы показывали сказку Михалкова. Я подумала, что моя Баба-Яга должна быть злющей и коварной. Но однажды мы беседовали об этом с Лиечкой, и она мне сказала: «Инночка, не может твоя Баба-Яга быть такой! На спектакль очень маленькие дети приходят, они же от страха описаются!» И тут я поняла, что характер у Бабы-Яги подпортился от безответной любви. Моя героиня вот уже триста лет любит Лешего, который не обращает на нее внимания. Кто смог бы перенести такое без последствий?! Я делала смешной грим, и малыши не пугались.
– Ваши самые первые критики писали, что зверушки в вашем исполнении выглядели необыкновенно чувственно и сексуально.
– Догадываюсь, о чем речь. Как-то я играла лису, которая должна была съесть зайчика. Чтобы выучить повадки лисы, я специально ходила в зоопарк, часами стояла у клетки, наблюдала. Потом очень близко подходила к зайцу и пыталась донести до зрителя, как мне хочется его съесть. Вот это, очевидно, и было принято за проявление сексуальности. А я просто выполняла актерскую задачу – изображала хищника.
Сексуальность проявляется не в оголенности. Чем меньше тела и чем больше притягательности во взгляде, в движении ресниц, в жесте, в дыхании, тем это более интригующе. Сексуальность – природный фактор, который заложен в каждой женщине. Просто у каждой свой период расцвета. У кого-то он начинается еще в детстве, а у кого-то после рождения второго ребенка. Но самая лучшая пора в жизни женщины – когда она чувствует себя женщиной, которая нравится мужчинам, и которой нравятся мужчины. И оставаться в этом состоянии нужно как можно дольше.
– У вас были роли, когда приходилось частично обнажаться. Вы беспокоитесь о том, как выглядит ваше тело, или просто воспринимаете его как один из инструментов своего актерского арсенала?
– Да я как-то не обнажалась, к сожалению, а сейчас уже думаю и не стоит (смеется). Мне кажется, сцены в фильме «Плащ Казановы» (16+) были абсолютно скромными. Молодым актрисам сейчас приходится гораздо сложнее: почти в каждом фильме есть интимные сцены. Но все это как-то неловко получается. Не раскрепощены еще ни наши актрисы, ни режиссеры.
– Ваш потрясающий стиль и неповторимые наряды – это имидж или отражение внутреннего самоощущения?
– Мне сложно сказать, какой у меня внешний вид, но я борюсь с возрастом. Мне хочется быть молодой! Дело даже не только в том, как выглядеть. Мне не хочется судить-рядить, не хочется спорить с молодым поколением, а мне хочется быть им, понимать его. Хочется быть с молодыми, только с ними. А что касается стиля… Я всю свою молодость проходила вo-o-от в таких мини-юбках! (показывает на линию намного выше кoлeн – пpим. aвт.) Я люблю смелость и эксперимент в oдeждe. С годами вот перешла на пурпур, обожаю все оттенки малинового, вишнeвoгo, всякие красивые украшения. И без ума от шляпок. В вашем городе продают красивые шляпки? Надо будет обязательно себе что-нибудь присмотреть!
– Судя по вашему темпераменту, вы влюбчивая.
– Да. Я в Данелию была влюблена, когда снималась в фильме «Тридцать три» (12+). Как в мужчину, как в режиссера – он мне очень нравился.
– И тут появился другой режиссер – самый главный в вашей жизни.
– Я работала в ТЮЗе и мечтала о больших ролях, а мне их не предлагали. Однажды в дверь маленькой однокомнатной квартиры, где я жила с мамой, позвонили. Открыла, на пороге стоял незнакомый человек – это был второй режиссер на картине «В огне брода нет» (12+), которую собирался снимать молодой режиссер Глеб Панфилов. Глеб увидел меня в одной телевизионной постановке и решил разыскать. Гость протянул мне сценарий: «Ну, давайте читайте здесь, на кухне, а я подожду».
Я буквально провалилась в текст: на меня обрушился красивый мир, и девочка Таня Теткина была такая замечательная! Я согласилась попробоваться. Приехала на киностудию «Ленфильм». Заходит, как мне показалось, не молодой вовсе, очень серьезный человек – Глебу Панфилову было 32 года. Я была им поражена и даже напугана. Красивый, видный, очень образованный, умный, талантливый и своеобразный! Я смотрела на него и слушала с раскрытым ртом. Влюбилась в него сразу же и бесповоротно, хотя надеялась на взаимность еще меньше, чем на получение главной роли.
Но произошло чудо. Этот гений, которым я, безусловно, считала Глеба Панфилова, может быть и не с первого взгляда, но уж точно со второго взгляда тоже влюбился в меня. У нас начался бурный роман, хотя поженились мы значительно позже. Судьба протягивала мне руку, как я могла ее не коснуться? Картина «В огне брода нет» получилась не похожей на другие фильмы о революции. Может, поэтому ее и положили на полку.
– Любовь, к счастью, на полку не положишь.
– Боюсь говорить об этом, потому что любые слова окажутся банальными. Во всем, что касается чувств, я не люблю расставлять точки – ведь это такая хрупкая, такая живая вещь! Хотя мы с Глебушкой прожили уже много лет, казалось бы, что должны устать друг от друга (смеется). Глеб для меня – самый родной, единственный человек. Мне никто никогда не был нужен, кроме него. Мы две половинки. Порой я спрашиваю: «Глеб, я тебе не надоела»? Он говорит, что нет. И я в ответ: «И ты мне». Вот и все.
Знаете, когда я была по-настоящему счастлива? Когда родила наше с Глебом сокровище. Мы все в палате – нас там было девять человек – так готовились к первому свиданию! По очереди прихорашивались перед маленьким зеркалом, которое висело над раковиной. Мои милые соседки повязывали белые косыночки и становились похожими на мадонн! Потом пришла нянечка, стала смело раскидывать детей, мы их ловили. И вот каждая осталась наедине со своим масипуленьким – и только чмоканье слышалось в палате. Как я была счастлива! Я родила сына – и это была моя история, без Глеба. Он был тогда в Голландии, приехал на второй или третий день. Я ему в окно показывала Ванюшу, одетого в казенную красную байковую рубашечку в горошек. Глеб смотрел на наше сокровище, у которого глазки были в разные стороны, ручки в разные стороны! Мы месяц решали, какое имя дать сыну. Глеб говорил: «Давай назовем Ванечку Федей». Я: «А может, Федю Ванечкой?» Когда сынок был маленький, я старалась замедлить время, чтобы только оно не неслось – я наслаждалась.
– Семейные династии в искусстве – это хорошо или плохо?
– Я знаю много прекрасных примеров. Не согласна с тем, что природа отдыхает на детях гениев. Жалею, что у нас не сложилось семейной династии. У Ванюши с детства есть отцовская режиссерская жилка. Явления он анализирует точно, глубоко и нестандартно. В детстве Ванечка был невозможным артистом и постоянно нас с Глебом веселил. В четыре года с удовольствием показывал Черчилля, любимого на тот момент героя. Брал сигару и расхаживал по дому. Из-под его карандаша выходили забавные вещицы. Иногда он использовал для этого нашу белую мебель.
– Внуков отдали бы в театр?
– И в театр тоже. Очень мечтаю о внуках – скорей бы.
– У вашего сына по-прежнему ресторан в Переделкино? В чем особенность кухни Ивана Панфилова?
– Ресторан называется «Дети солнца». Там европейская кухня, точнее, в сочетании с привычной – русской дачной. Очень деликатная, очень вкусная и очень нежная. Пироги с яблочками – пальчики оближешь! Он готовит пирог на нескольких людей, но съедает всегда один человек.
– Заметно, что вы очень любите там бывать.
– Конечно. И всех прошу приходить в ресторан в Переделкино. Приезжать к моему Ванюше и говорить: «Мы приехали по приглашению Инны Чуриковой!»
– Непременно воспользуюсь приглашением, Инна Михайловна!
– Приезжайте! Мы должны жить, любить друг друга. Мы должны надеяться, что у людей победит все-таки разум, а глупость нас минует. Нельзя постигать мир делением. Мне очень детей жалко.
Блиц с Инной Чуриковой
– Произведение искусства, которое произвело на вас самое неизгладимое впечатление?
– «Ночи Кабирии» (16+).
– Люди, чья жизнь вас восхищает?
– Чехов, Ахматова.
– Актриса, которой без колебания отдали бы все свои титулы и награды?
– Анна Маньяни.
– Пять фильмов с вашим участием, которые вы советуете посмотреть?
– «В огне брода нет», «Начало», «Васса» (16+), «Тема» (16+), «Плащ Казановы».
– С каким животным вы бы себя сравнили?
– С белочкой.
– О чем вы просите Бога?
– Научить меня любить, терпеть, прощать и молиться. Молюсь. Хотя можно было бы и чаще.
Маргарита Неугодова
