На одном из премьерных показов режиссер Марк Букин, цепким взором следивший за своим детищем с нулевого ряда, остановил спектакль (он идет больше трех с половиной часов) после сороковой минуты и, извинившись за неправильный свет, потребовал начать все с начала.
Те, кто был хотя бы на одном букинском спектакле, прекрасно знают, что световая партитура (художник по свету – Евгений Козин) здесь играет ключевую роль. В прямом и переносном смысле. Как и в других сценических высказываниях, в «Идиоте» Букин выступает один в трех лицах – как режиссер, автор пьесы и (добавим) автор идеи. Он берет литературный первоисточник, прожектором высвечивает интересующую магистральную линию и пару-тройку ведущих к ней фабульных веточек, извлекает центральных и второстепенных персонажей, подсвечивая важное и затемняя «лишнее», которое, видимо, в нашем случае составляет едва ли не больше половины романа. Букин не переписывает текст заново, не издевается над литературным первоисточником, как, например, режиссер Богомолов, не жонглирует героями, набивая их «новой начинкой». Он вычленяет несущую конструкцию диалогов, кое-что дописывает (например, обвинительный монолог Аглаи, упакованный в эффект подросткового максимализма), кое-где меняет акценты, и история складывается иная.
В центре этой истории – судьба Настасьи Филипповны Барашковой, подробности которой в романе упоминаются довольно скупо. В семилетнем возрасте Настасья Филипповна осталась сиротой и была взята на воспитание соседним помещиком Тоцким, который совратил воспитанницу, разрушив ее жизнь.
И если в романе педофил Тоцкий проходит бледной позавчерашней тенью, то в сценической редакции Марка Букина опекун сестер Барашковых (младшая умерла от коклюша) – центральная смыслообразующая фигура. Как и все остальные персонажи, он возникает ниоткуда, то есть из мрака, и точно так же погружается во мрак. В исполнении Олега Выходова Тоцкий отнюдь не макабрический злодей, а самый обычный человек с некоторым положением и связями. «Я – сластолюбец!», – то ли жалуется, то ли оправдывается он, разводя руками перед отцом семейства Епанчиным. И тот ничего, в обморок не падает, а где-то даже понимающе хлопает глазами. И когда из черноты вдруг возникает сидящая на черном блестящем рояле девочка, с которой пожилой опекун отстраненно снимает колготки, становится понятно: все обо всем, так сказать, осведомлены…
Поскольку спектакль полностью отменяет хронотоп, перенося действие в абстрактный символический контекст (события происходят везде и нигде), он не может не трансформировать персонажей.
Двадцатипятилетняя Настасья Филипповна (Анастасия Демьянец) в футболке и джинсах выглядит самой обычной девчонкой, можно сказать, нашей современницей. В самом начале спектакля она сидит на авансцене, общаясь со зрителем один на один: «Я – Настя. И мне хреново…».
Эти фразы – краткий конспект довольно длинного вступительного монолога, одновременно вызывающего две противоположные реакции – усталость/невозможность оторваться. Как почти всегда и бывает на сеансе психоанализа по проработке детских травм. Если разобраться, «падшая» Настасья Филипповна для того и явилась в «приличное» общество, чтобы, как говорят психологи, все вещи, наконец, были названы своими менами, а значит, начался путь к исцелению.
Разворачиваясь, мир спектакля Марка Букина становится калейдоскопическим отражением мучений героини, застрявшей в детской травме. Вот сестры Епанчины в форменных платьицах с огромными белыми бантами-нимбами на головах – символами безопасности, которой Настя Барашкова изначально была лишена. Вот инфантильная Аглая (Анна Огорельцева) в подростковом хип-хоповском прикиде – что она может знать о подлинном страдании? Наконец, безбрежная зала во втором акте, обернувшаяся сюрреалистической детской игровой, сконструированной в эстетике Рене Магритта (сценография Евгения Терехова), где, разумеется, как в фильме ужасов, оказываются все персонажи. И трансформируются в соответствие с собственными травмами и скелетами в шкафу.
Епанчин (отличная работа Анатолия Смолякова) и Тоцкий прыгают в детских чулочках на резинках, какие мальчики и девочки носили в 50-х годах ХХ века. Лев Николаевич Мышкин в своих розовых шортах (художник по костюмам – Ирэна Белоусова) больше напоминает советского пионера из главного детского лагеря страны. То ли травм у него почему-то не было, то ли были, но не оставили ощутимых следов…
И когда эти бывшие дети, у которых вместо голов маски сказочных и мультяшных героев вроде Чипполино и Крокодила Гены, встают в цепочку, взявшись за руки, точно на утреннике, это выглядит апогеем кошмарного сна Настасьи Филипповны, который длится и длится. И уже не совсем ясно, кто эта статичная фигура – Парфен Рогожин (Марат Мударисов) – с разбойничьим ножом в руке, что стоит в этом сне-реальности у нее за спиной – то ли мужчина (будущее), которого она должна выбрать, то ли сама смерть, фатум.
И, конечно, грамотный зритель не может не понимать, что такие продвинутые режиссеры, как Марк Букин вряд ли станут сочинять и ставить пьесы на основе классических текстов, если не увидят в них явной рифмы с болевыми точками сегодняшнего дня. И уж тем более не будут размышлять о детской травме три с половиной часа кряду (мы же помним про символический контекст спектакля).
Травмы бывают разные – например, исторические, когда психологические и эмоциональные последствия трагических событий переживают не только те, кто жил в это время, но и потомки этих людей, если речь идет о революциях, войнах, репрессиях, геноциде. Если историческая травма не проработана, не исцелена, она будет повторяться снова и снова, требуя проработки и исцеления. А исцеление начинается с того, что трагические события, которых нашей стране в ХХ веке выпало с лихвой, признают и называют своими именами.
Второе, на что невозможно не обратить внимание – тема насилия в семье, к которой Театр-Театр обращается не в первый раз – помните «Маскарад» (18+) в постановке Филиппа Григорьяна, где Нина Арбенина едва ли не половину сценического времени ходит с кровоточащей раной на шее? «Идиот/Настасья Филипповна» – продолжение темы, которая наконец-то стала подниматься не только специалистами, СМИ и блогерами.
В 2024 году в России по данным Следственного комитета в результате внутрисемейного насилия погибли 1082 несовершеннолетних ребенка, что на десять процентов больше, чем в предыдущем году. По информации Консорциума женских неправительственных организаций, за период 2022-2023-го от домашнего насилия погибли 2284 женщины. Большинство – 93 % были убиты своими партнерами. И это – только официальные данные…
В премьерном спектакле Марка Букина – немало серьезных актерских удач; одна из главных – Лев Николаевич Мышкин в исполнении Степана Сопко. Лев Николаевич выходит со своим крошечным узелком и большими варежками, висящими на вытянутой резинке (будьте как дети, и войдете в царствие небесное), и тотчас наполняет своей энергетикой все пространство спектакля. Кажется, его излучение должно вот-вот иссякнуть – нельзя же все время гореть с такой интенсивностью! Но оно продолжается и продолжается, выходя на какую-то совсем уж неожиданную орбиту. И с этим можно поздравить театр, где выросла и окрепла настоящая звезда.
