ПЕРМЬ. ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЕ
Те, кто когда-то читал и любил повести Александра Грина, наверняка думают, что он – житель морского побережья: Крыма, Феодосии, Одессы…
Однако писатель, чья настоящая фамилия Гриневский, родился в Вятской губернии, а часть своей юности провел в соседней – Пермской. Сюда девятнадцатилетний Саша приехал на заработки после первого неудачного путешествия за романтикой. Впрочем, как когда-то к морю, он и в Пермь поехал за мечтой. Мечтал найти золотой самородок!
В Пермской губернии ему пришлось работать плотогоном, лесорубом, трудиться на вагоноремонтном заводе, и, конечно, он мыл в речках золото, правда, безуспешно. Именно здесь, на нашей территории, Александр впервые почувствовал в себе особый литературный дар – тягу к сочинительству волшебных историй.
Рассказывать сказки его просил неграмотный лесоруб, у которого жил юноша. «Илья был моей постоянной аудиторией. Неграмотный, он очень любил слушать, а я, рассказывая, увлекался его восхищением. За две недели я передал ему весь свой богатый запас Перро, братьев Гримм, Афанасьева, Андерсена. Когда же запас кончился, я начал варьировать и импровизировать сам по способу Шахерезады». Так Грин вспоминает об этом в своей «Автобиографической повести» (12+).
Через шесть лет, два тюремных заключения, побег, службу в армии и увлечение революционной борьбой он начал писать прозу и публиковаться. За четверть века творческой жизни Александр Грин создал четыреста произведений, которые в разное время ругали и хвалили, печатали большими тиражами, а также жгли и запрещали. Писатель Кир Булычев однажды заметил, что Грин «умер, так и не испив при жизни той чаши унижений и оскорблений, что выпали на его долю после смерти».
Знаю, что мое настоящее всегда будет звучать в сердцах людей. Александр Грин
Тем не менее его романтические рассказы и повести нашли место в сердцах читающей публики, а также на экране: известны более тридцати экранизаций его произведений, в том числе и зарубежных. И чего стоит один только праздник выпускников «Алые паруса» (14+), который проводится в Санкт-Петербурге в честь сбывающейся мечты.
Александр Грин вернулся в Пермский край через девяносто лет – уже в виде памятника. Оказалось, что единственный монумент писателя в полный рост установлен не в Феодосии, где он жил, не в Старом Крыму, где он умер, не в Кирове (тогда Вятке), где он родился, не в Петербурге, где писатель провел 11 лет своей жизни – а недалеко от Перми, возле города Чусового. Здесь в поселке Пашия он работал на приисках. В 1988 году в Этнографическом парке истории реки Чусовой установили памятник писателю. Проект выполнил чусовской скульптор Виктор Бокарев, образ Грина из цельного куска гранита высек пермяк Радик Мустафин. Монумент стоит у железнодорожного туннеля, над которым по шпалам в жажде романтических приключений когда-то шагал, а позже ехал в арестантском вагоне Саша Гриневский. Рядом с гранитным Грином качаются на волнах его Алые паруса.
У местных молодоженов сложилась традиция приезжать сюда в канун свадьбы. Есть там и мини-музей, где собраны артефакты, связанные с писателем: старинная чугунная скамейка из поселка Кусья, на которой мог бы сидеть Грин, плита с пашийского завода, где он работал, а также инструменты старателей того времени. Более того, по инициативе основателя Этнографического парка Леонарда Постникова построен клуб «Алый парус» для воспитанников школы олимпийского резерва. Здание спроектировано по мотивам произведений Грина – в виде парусника и таверны одновременно. Мечта должна вести вперед!
ПАРАЛЕЛЛЬНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ
Необычные имена и названия городов, отсутствие географических и социальных привязок к действительности, поэтический строй сюжета и символическая наполненность его произведений – все это делает Грина одним из самых загадочных писателей. Его тексты отличаются необыкновенной атмосферой и часто описывают мир, в котором возможно все. Его герои умеют летать как птицы, верят в чудеса и создают их сами, его истории наполнены магическими явлениями и мистическими событиями.
В начале творческого пути Грин подписывал свои произведения самыми разными псевдонимами, среди которых – Мальгинов, А. Степанов, Эльза Моравская, Один, Александров, Гриневич, Виктория Клемм. Пока не вернулся к прозвищу, которым его наградили одноклассники в реальном училище – Грин, простое сокращение его фамилии. Впервые под псевдонимом «А. С. Грин» писатель напечатался в газете «Товарищ», где появился его рассказ «Случай» (12+). В начале 1908 года вышла первая книга Грина – «Шапка-невидимка» (12+), в которую вошли уже десять рассказов. В 1910 году был издан второй сборник Грина.
Рассказы Грина были очень популярны в начале XX века и выходили большими тиражами. Однако он не подходил ни под одно из жанровых определений, да и сам умудрился не примкнуть ни к одному литературному направлению или течению. Александр Степанович не вступал в Союз писателей и вообще сторонился группировок. Подчеркнутая независимость от политики и приподнятость над бытом его героев, захватывающие сюжеты его произведений позволяют относить их к фантастике или к фэнтези.
Однако и тут Грин всех обошел, ведь он считал, что «потребность необычайного – может быть, самая сильная после сна, голода и любви». Критики заметили, что в его произведениях часто рассказывается о явлениях, которые относятся к парапсихологии: внушение и чтение мыслей на расстоянии («Преступление Отпавшего Листа» (12+), творческий процесс под действием гипноза («Сила непостижимого» (12+), самовнушение («Загадка предвиденной смерти» (12+). В желании объяснить необъяснимые миры Грина советский критик Корнелий Зелинский назвал страну, где живут его герои, «Гринландией». Интересно, что некоторые поклонники Грина пытались вычислить, где примерно она могла бы находиться. Оказалось, что это полуостров на южной морской границе Китая. Почему был и нет: мы ведь даже не знаем, какой национальности его герои и на каком языке они разговаривают.
Несмотря на то, что в основном Грина считают легковесным писателем, многие его коллеги и литературоведы признают за ним бесспорный и оригинальный художественный дар. Высокую оценку творчеству Грина дали его современники Максим Горький, Николай Тихонов, Юрий Олеша, Эдуард Багрицкий.
Писатель всегда проходил по грани между драматизмом и мелодраматизмом, между приключением и сложными философскими конструкциями, между экзотикой описаний и правдой характеров. И все же прав Константин Паустовский, написавший в своей книге «Золотая роза» (12+): «Если бы Грин умер, оставив нам только одну свою поэму в прозе «Алые паруса», то и этого было бы довольно, чтобы поставить его в ряды замечательных писателей, тревожащих человеческое сердце призывом к совершенству».
ФРАГМЕНТЫ ФЕЕРИИ «АЛЫЕ ПАРУСА» (12+)
Когда потянулись, в более широких местах, осоковые и тростниковые заросли, Ассоль совсем было потеряла из вида алое сверкание парусов, но, обежав излучину течения, снова увидела их, степенно и неуклонно бегущих прочь….
… перед ней был не кто иной, как путешествующий пешком Эгль, известный собиратель песен, легенд, преданий и сказок. Седые кудри складками выпадали из-под его соломенной шляпы; серая блуза, заправленная в синие брюки, и высокие сапоги придавали ему вид охотника; белый воротничок, галстук, пояс, унизанный серебром блях, трость и сумка с новеньким никелевым замочком – выказывали горожанина. Его лицо, если можно назвать лицом нос, губы и глаза, выглядывавшие из бурно разросшейся лучистой бороды и пышных, свирепо взрогаченных вверх усов, казалось бы вяло-прозрачным, если бы не глаза, серые как песок и блестящие как чистая сталь, с взглядом смелым и сильным.
– Теперь отдай мне, – несмело сказала девочка. – Ты уже поиграл. Ты как поймал ее?
– Клянусь Гриммами, Эзопом и Андерсеном, – сказал Эгль, посматривая то на девочку, то на яхту. – Это что-то особенное. Слушай-ка ты, растение! Это твоя штука?
– Да, я за ней бежала по всему ручью; я думала, что умру. Она была тут?
– У самых моих ног. Кораблекрушение причиной того, что я, в качестве берегового пирата, могу вручить тебе этот приз. Яхта, покинутая экипажем, была выброшена на песок трехвершковым валом – между моей левой пяткой и оконечностью палки. – Он стукнул тростью. – Как зовут тебя, крошка?
– Ассоль, – сказала девочка, пряча в корзину поданную Эглем игрушку.
– Хорошо, – продолжал непонятную речь старик, не сводя глаз, в глубине которых поблескивала усмешка дружелюбного расположения духа.
– Мне, собственно, не надо было спрашивать твое имя. Хорошо, что оно так странно, так однотонно, музыкально, как свист стрелы или шум морской раковины; что бы я стал делать, называйся ты одним из тех благозвучных, но нестерпимо привычных имен, которые чужды Прекрасной Неизвестности? Тем более я не желаю знать, кто ты, кто твои родители и как ты живешь. К чему нарушать очарование? Я занимался, сидя на этом камне, сравнительным изучением финских и японских сюжетов... как вдруг ручей выплеснул эту яхту, а затем появилась ты... Такая как есть. Я, милая, поэт в душе – хоть никогда не сочинял сам. Что у тебя в корзинке?
– Лодочки, – сказала Ассоль, встряхивая корзинкой, – потом пароход да еще три таких домика с флагами. Там солдаты живут.
– Отлично. Тебя послали продать. По дороге ты занялась игрой. Ты пустила яхту поплавать, а она сбежала – ведь так? – Ты разве видел? – с сомнением спросила Ассоль, стараясь вспомнить, не рассказала ли она это сама. – Тебе кто-то сказал? Или ты угадал?
– Я это знал.
– А как же?
– Потому что я – самый главный волшебник.
Ассоль смутилась; ее напряжение при этих словах Эгля переступило границу испуга. Пустынный морской берег, тишина, томительное приключение с яхтой, непонятная речь старика с сверкающими глазами, величественность его бороды и волос стали казаться девочке смешением сверхъестественного с действительностью. Сострой теперь Эгль гримасу или закричи что-нибудь – девочка помчалась бы прочь, заплакав и изнемогая от страха. Но Эгль, заметив, как широко раскрылись ее глаза, сделал крутой вольт.
– Тебе нечего бояться меня, – серьезно сказал он. – Напротив, мне хочется поговорить с тобой по душе. – Тут только он уяснил себе, что в лице девочки было так пристально отмечено его впечатлением. «Невольное ожидание прекрасного, блаженной судьбы, – решил он. – Ах, почему я не родился писателем? Какой славный сюжет». – Ну-ка, – продолжал Эгль, стараясь закруглить оригинальное положение (склонность к мифотворчеству – следствие всегдашней работы – было сильнее, чем опасение бросить на неизвестную почву семена крупной мечты), – ну-ка, Ассоль, слушай меня внимательно. Я был в той деревне, откуда ты, должно быть, идешь; словом, в Каперне. Я люблю сказки и песни, и просидел я в деревне той целый день, стараясь услышать что-нибудь никем не слышанное. Но у вас не рассказывают сказок. У вас не поют песен.
Подумав, он продолжал так:
– Не знаю, сколько пройдет лет, – только в Каперне расцветет одна сказка, памятная надолго. Ты будешь большой, Ассоль. Однажды утром в морской дали под солнцем сверкнет алый парус. Сияющая громада алых парусов белого корабля двинется, рассекая волны, прямо к тебе. Тихо будет плыть этот чудесный корабль, без криков и выстрелов; на берегу много соберется народу, удивляясь и ахая; и ты будешь стоять там. Корабль подойдет величественно к самому берегу под звуки прекрасной музыки; нарядная, в коврах, в золоте и цветах, поплывет от него быстрая лодка. – «Зачем вы приехали? Кого вы ищете?» – спросят люди на берегу. Тогда ты увидишь храброго красивого принца; он будет стоять и протягивать к тебе руки. – «Здравствуй, Ассоль! – скажет он. – Далеко-далеко отсюда я увидел тебя во сне и приехал, чтобы увезти тебя навсегда в свое царство. Ты будешь там жить со мной в розовой глубокой долине. У тебя будет все, что только ты пожелаешь; жить с тобой мы станем так дружно и весело, что никогда твоя душа не узнает слез и печали». Он посадит тебя в лодку, привезет на корабль, и ты уедешь навсегда в блистательную страну, где всходит солнце и где звезды спустятся с неба, чтобы поздравить тебя с приездом.
– Это все мне? – тихо спросила девочка. Ее серьезные глаза, повеселев, просияли доверием. Опасный волшебник, разумеется, не стал бы говорить так; она подошла ближе. – Может быть, он уже пришел... тот корабль?
– Не так скоро, – возразил Эгль, – сначала, как я сказал, ты вырастешь. Потом... Что говорить? – это будет, и кончено. Что бы ты тогда сделала?
– Я? – Она посмотрела в корзину, но, видимо, не нашла там ничего достойного служить веским вознаграждением.
– Я бы его любила, – поспешно сказала она, и не совсем твердо прибавила: – если он не дерется.
– Нет, не будет драться, – сказал волшебник, таинственно подмигнув, – не будет, я ручаюсь за это. Иди, девочка, и не забудь того, что сказал тебе я меж двумя глотками ароматической водки и и размышлением о песнях каторжников. Иди. Да будет мир пушистой твоей голове!
Александр Грин, 1923 г.
