Послевоенный синдром. Пришла беда откуда не ждали

В ноябре 1924 года Голиков был уволен из Красной армии по болезни. Ему был поставлен диагноз «травматический невроз», который развился вследствие повреждения спинного и головного мозга после ранения шрапнелью и неудачного падения с лошади. Заболевание в 1922 году обнаружила медицинская комиссия при Академии Генерального штаба, куда Аркадий приехал поступать, воспользовавшись направлением от командарма Тухачевского. Высокий, розовощекий, мускулистый Голиков производил впечатление русского богатыря. Однако вид его – «кровь с молоком» – позволила именитому невропатологу заподозрить у восемнадцатилетнего абитуриента серьезное заболевание, связанное с сосудами головного мозга.

В надежде, что болезнь отступит, его направили на лечение и трижды предоставляли полугодовой оплачиваемый отпуск. Как пациент, Аркадий наблюдался в бальнео-физиотерапевтическом институте в Томске. Созванный там консилиум определил истощение нервной системы в тяжелой форме на почве переутомления и бывшей контузии, с функциональным расстройством и аритмией сердечной деятельности.

Первые признаки болезни проявились у будущего писателя в период службы в Енисейской губернии. Гайдар позднее напишет: «Тут я начал заболевать (не сразу, а рывками, периодами). Все что-то шумело в висках, гудело и губы неприятно дергались».

Это начали сказываться последствия полученной контузии и серьезной травмы, хотя медицинские наблюдения регистрируют, что в этом случае болезнь проявляется спустя 10-15 лет. Скорее всего, на ускорение заболевания повлияла нервно-психологическая нагрузка последних месяцев службы в Хакасии, когда в одиночку перед четырьмя комиссиями Голикову пришлось отстаивать свое право на принятие решений.

Бороться с недугом оказалось куда сложнее. Он не только мешал жить – он поставил крест на профессии, карьере и мечте. 19 апреля 1924 года по приказу Фрунзе, Аркадий был зачислен в резерв при ГУ РККА на должность командира полка. А еще через девять месяцев Голикова комиссовали. С армией было покончено навсегда. Свое 21-летие Аркадий встретил инвалидом. И записал в дневнике: «Все прошло. Но дымят пожарища, Слышны рокоты бурь вдали. Все ушли от Гайдара товарищи. Дальше, дальше вперед ушли».

Именно в 21 год Гайдар и вошел в русскую литературу

Писать!

Возможно, писатель Гайдар не состоялся бы, если бы не судьбоносная встреча. Слоняясь по Ленинграду, куда поехал с младшей сестрой Наташей, попутно дорабатывая свой первый роман, Аркадий зашел в издательство. Его первое произведение уже прочитал его учитель, преподаватель литературы из Арзамаса по прозвищу Галка, случайно встреченный им на Невском. Сделал замечания, восторга не выразил.

Издательство помещалось в доме с глобусом на углу Невского и канала Грибоедова. Первый же встреченный им сотрудник выразил интерес к его рукописи, которая называлась «В дни поражений и побед». Им оказался Сергей Семёнов, также, как и Аркадий, участник гражданской войны. Под деревней Крюково они воевали против атамана Григорьева практически по соседству. Рукопись прочитали вслед за ним писатели Константин Федин и Михаил Слонимский – представители литобъединения «Серапионовы братья». Их вывод был прост: это не роман, а повесть. Также Аркадию сказали: «Писать вы не умеете, но писать вы будете. А мы вам поможем».

Первый этап этой помощи был предоставлен тут же. Рукопись была рекомендована к изданию в журнале «Ковш». Константин Федин вспоминал: «В 1925 году в редакцию ленинградского альманаха «Ковш» пришел статный молодой человек, светловолосый, светлоглазый. Он положил на стол несколько исписанных тетрадок и сказал:

– Я – Аркадий Голиков. Это мой роман. Я хочу, чтобы вы его напечатали...

– Теперь я демобилизованный из Красной Армии по контузии. А был комполка».

Повесть Аркадия опубликовали в альманахе, где одновременно с ним печатались мэтры русской словесности: Алексей Толстой, Леонид Леонов, Михаил Зощенко, Вениамин Каверин, Борис Пастернак, Николай Асеев. Литературная критика не уделила внимания ни повести, ни новому имени в советской прозе. Признание, читательская любовь, уважение коллег – все это было впереди.

Арзамасский исследователь творчества Гайдара Михаил Лагутич верно заметил: «Что толку, что уничтожил бы Голиков очередную банду какого-нибудь Соловьёва, что появился бы в армии еще один генерал. Но мы бы никогда не узнали детского писателя Гайдара».

Неожиданный постскриптум

Искренние признания Гайдара в своем недуге, которые он оставлял в дневниках и письмах, спустя 70 лет породили немало клеветнических измышлений о якобы возникшем у него психическом заболевании. Конечно, периодические странности в его поведении замечали и родственники, и друзья. Приступы, вызванные нарушением кровоснабжения клеток мозга, продолжали мучить писателя всю жизнь.

Наблюдались резкие перепады настроения, приступы депрессии. Сохранились воспоминания очевидцев о том, что Аркадий несколько раз резал себя бритвой, и только своевременное вмешательство близких спасало его от неминуемой смерти. Делал это страдающий сильными головными болями человек в надежде переключиться, перебить невыносимые мучения. В 90-е годы из недуга Гайдара ряд газетчиков сделал далеко идущие выводы – что скомпрометировало не только личность писателя, но и его творчество.

Действительно, всю жизнь писатель боролся с болезнью, время от времени попадал в лечебницы. Поствоенный травматический синдром преследовал и его, как и многих участников военные действий. Но у Гайдара не было другого пути как вписаться в новую, мирную жизнь. Поэтому в 1927 году на страницах газеты «Уральский рабочий» он напишет: «Говорят, что после эпохи гражданской войны почти у всех расшатаны нервы. По-моему, это не совсем так и даже наоборот – народ нынче пошел суровый, закаленный и, естественно, – раз человек пробрался через огонь и воду, и прочие стихии, то трудно его теперь смутить и вывести из себя каким-нибудь, даже необычным, с точки зрения повседневности, обстоятельством».