Помните? Шестнадцатилетняя Ио влюбляется во взрослого женатого мужчину, и благодаря ее усилиям эти двое довольно долго балансируют на грани романа, который никак не может начаться, а затем уходит в подтекст. В рассказе Распутина (он написан в 1969 году) Рудольфу, правда, всего двадцать восемь, и одна эта деталь говорит о том, как поменялись времена всего за пять десятилетий. «Взрослому» мужчине сегодня даже не сорок, а сорок плюс, если не пятьдесят минус… В остальном всё по-старому: девочки-подростки по-прежнему влюбляются в солидных мужчин, и те невольно начинают взвешивать на невидимых весах свою жизнь относительно той самой ярмарки.
Рудольфа в спектакле Дмитрия Заболотских играет Александр Смирнов, Ио – Люся Прохоренко, актриса Пермского академического Театра-Театра. Ни того, ни другого пермскому зрителю представлять не нужно: кастинг здесь – попадание в яблочко. И если каждый актёр – это команда, играющая на своем поле и переключающая внимание зрителя, то «мячом», запускающим пружину действия, управляет, конечно Ио. То есть, конечно же, Люся Прохоренко. Ей кажется, и играть ничего не нужно, настолько органично она существует в роли влюбленной девочки, для которой вспыхнувшее чувство – стержень и суть жизни. Люся и сама часто напоминает мячик, то выпрыгивающий на подиум наклонной сцены в виде огромной школьной доски, то скатывающийся с него беспомощным комком, то танцующий под собственный едва сдерживаемый экстаз.
Кажется, Рудольф и сам был недавно таким же – подлинным, резковатым, пронзительным, и дистанция, отделяющая его от Ио, если вдуматься, не так уж и велика. Но приличествующий ситуации и где-то даже навязываемый взбалмошной девчонкой образ строгого дяденьки, сидит на нём, как влитой. И сколько бы ни пытался персонаж Александра Смирнова сбросить этот душный шаблон – безвыходные положения всегда предполагают шаблоны – все попытки Рудольфа проваливаются. Пытаясь соблюсти адекватный тон и не обидеть девочку, он то читает нотации, то пытается с ней дружить, то и вовсе спасается бегством. И только в финале этой драмы по-советски понимает, как отчаянная девчонка ему дорога.
Как почти во всех спектаклях «Большой стирки», в «Рудольфио» есть обширный музыкальный план, благодаря которому закрыты неизбежные драматургические нестыковки и шероховатости инсценировки прозаического текста. Песни Микаэла Таривердиева в аранжировке Марка Либерзона и исполнении Александра Смирнова – еще одна рифма золотого кино- и театрального века семидесятых, к которым нас отсылают авторы постановки и музыканты (Станислав Сабуров – гитара, Валерия Юнкинд – саксофон), сидящие перед зрителями справа от сцены.
А что такое Таривердиев? Это всегда особая субстанция, отдельная возвышенность, далекая звезда, бросающая тончайший свет на основную историю и переводящая ее из категории бытовой в категорию почти метафизическую. Убери отсюда (да и из некоторых советских киношедевров) музыку великого Микаэла – пропадет всё волшебство.
Фото: Павел Семянников / театр «Большая стирка»
Фото: Павел Семянников / театр «Большая стирка»
Фото: Павел Семянников / театр «Большая стирка»
Фото: Павел Семянников / театр «Большая стирка»
Фото: Павел Семянников / театр «Большая стирка»
В общем, этот спектакль ностальгически рассчитан, конечно, на старшее поколение, в юности заводившее пластинку Таривердиева, чудом купленную в московской, реже – в ленинградской командировке и добравшуюся поездом до провинции. Поставил на проигрыватель, и ты эстетически счастлив.
Другой важной краской спектакля явился сценический свет (художник по свету – Александр Прокопец), продемонстрировавший все возможности новейшего оборудования пространства малой сцены ТЮЗа, открытие которой тоже стало событием.
Подробная световая партитура сценографически лаконичного «Рудольфио» – еще одно необходимое условие жизнеспособности картинки, лишённой бытовых подробностей. Декорации здесь, за исключением бумажного снега, практически отсутствуют, но зритель видит и весенние сумерки, и типовую советскую квартиру, и вспыхнувшее майское солнце, рифму и образ драматической развязки.
Если подбирать эпитеты к спектаклю «Рудольфио» то он, конечно, милый и максимум деликатный. Эротика? Да боже упаси. Другое дело, что, кажется, постановщики сами не могут точно определиться, о чем всё же их прелестная работа – то ли о кризисе пубертата, то ли о раннем старении и пресловутом кризисе среднего возраста (Рудольф Александра Смирнова все-таки заметно старше персонажа рассказа Распутина), то ли еще о чем…
С Ио всё более-менее ясно: цель вижу, атакую, потому что не в сверстников же влюбляться. С Рудольфом-Смирновым – нет. Понятно, что он, как порядочный человек, чтит уголовный кодекс и держится, как говорили в старину, на комсомольском, то есть, на приличном расстоянии. Всё остальное – не очень понятно.
Похоже, такое же, «комсомольское расстояние» образовалось здесь и со смыслами, которые благодаря Таривердиеву ушли в тончайший флёр подтекста. Но ругать никого за это не хочется, да и по большому счету не за что. Съездили на машине времени в СССР, отдохнули от мировой новостной повестки, пора и честь знать.
Автор: Наталья Земскова